
Онлайн книга «Добро пожаловать в обезьянник»
Между ними стоял огромный стол. Нэнси ждала, что в каюте главным предметом мебели окажется постель — в форме лебедя, возможно, — однако «Марлин» была прогулочной яхтой. Каюта не тянула на сераль. Она наводила на непотребные мысли не больше, чем среднестатистическая столовая в Акроне, штат Огайо, году эдак в 1910-м. На столе горела свеча. Там же стояли ведерко для льда, два стакана и бутылка шампанского. Шампанское было запрещено законом, как и героин. Билли снял очки, смущенно улыбнулся и сказал: — Добро пожаловать! — Я ни на дюйм не сдвинусь с этой ступеньки. Он не стал возражать. — Ничего, ты и там очень красивая. — И что мне полагается говорить? Что ты дьявольски обворожителен и я испытываю непреодолимое желание утонуть в твоих мужественных объятиях? — Ну, если бы ты захотела меня осчастливить, это был бы прекрасный способ, — скромно ответил Билли. — А о моем счастье ты подумал? Вопрос как будто озадачил его. — Нэнси… ведь ради него все это и задумано. — А если твои представления о счастье не совпадают с моими? — И каковы же, по-твоему, мои представления о счастье? — Я не подумаю кидаться в твои объятия и пить этот яд не подумаю! По собственной воле я не сдвинусь с этого места! — убежденно воскликнула Нэнси. — Так что твои представления о счастье, по-видимому, сводятся к тому, чтобы кликнуть сюда восемь человек, велеть им распластать меня на столе, храбро приставить дуло к моему виску и сделать свое дело! Иначе тебе это не удастся, так что вперед, зови свою шайку, и покончим с этим! Так он и поступил. Билли не причинил ей боли. Он лишил ее девственности с таким хирургическим мастерством, что Нэнси пришла в ужас. А когда все закончилось, он отнюдь не выглядел надменным или гордым. Наоборот, Билли охватило страшное уныние, и он сказал Нэнси: — Поверь, если бы был другой способ… Она ответила на это ледяным взглядом — и безмолвными слезами унижения. Его сообщники откинули койку, крепившуюся к стене, — она оказалась шириной чуть не с книжную полку и держалась на цепях. Нэнси позволила уложить себя на койку, и их с Билли вновь оставили наедине. Крупная и высокая, она чувствовала себя как контрабас на книжной полке — жалкой и глупой вещью. Ее укрыли колючим армейским одеялом. Она взяла один уголок и прикрыла им лицо. По звукам Нэнси догадывалась, что делает Билли, — впрочем, он почти ничего не делал. Сидел за столом, иногда шмыгая носом, и листал книгу. Потом он закурил сигару, и под одеяло проник вонючий дым. Билли затянулся, и его тут же разбил приступ кашля. Наконец кашель затих, и Нэнси презрительно сказала сквозь одеяло: — О, ты такой сильный, такой властный, такой могучий! Наверное, хорошо быть таким здоровым и мужественным! Билли только вздохнул. — Я не такая, как вы, — сказала Нэнси. — Мне ни капельки не понравилось, это было ужасно, хуже некуда! Билли шмыгнул и перевернул страницу. — Наверно, все остальные женщины были в восторге, никак не могли насытиться? — Не-а. Она сняла с лица одеяло. — Что значит «не-а»? — Они все вели себя точно как ты. От удивления Нэнси села и уставилась на Билли. — И женщины, которые тебе сегодня помогали?.. — Да? — Ты с ними так же обошелся? Он ответил, даже не подняв головы: — Ну да. — Тогда почему они не убили тебя, а, наоборот, встали на твою сторону? — Потому что все поняли, — ответил Билли. И мягко добавил: — Они мне благодарны. Нэнси встала с койки, подошла к столу, оперлась на его край и наклонилась к Билли. — Я тебе не благодарна! — прошипела она. — Скоро будешь. — Кто или что, позволь узнать, сотворит со мной это чудо? — Время, — ответил Билли. Он закрыл книгу и встал. Нэнси подивилась его мощному магнетизму: он вдруг снова стал хозяином положения. — Нэнси… Через то, что ты пережила сегодня, раньше проходила каждая невеста — даже в семьях с самыми пуританскими нравами. Жених, правда, обходился без помощников, поскольку невеста обычно не хотела его изничтожить, но общий дух события почти ничем не отличался. Эту пижаму надел мой прапрадедушка в свою первую брачную ночь на водопаде Ниагара. Если верить его дневнику, невеста рыдала всю ночь, и ее дважды вырвало. Но со временем она стала большой любительницей плотских утех. Пришел черед Нэнси отвечать гробовым молчанием. Она поняла, что он хочет сказать, и пришла в ужас при мысли, что сексуальное влечение может расти и расти, как бы отвратителен ни был первый опыт. — Если ты отважишься подумать об этом, то поймешь: ты злишься, потому что я плохой любовник и на вид больше похож на смешную креветку. Теперь все твои мысли будут о достойном партнере, таком же красивом и статном, как ты. И ты найдешь его, поверь: высокого, сильного и нежного. Движение сорвиголов растет не по дням, а по часам. — Но… — хотела возразить Нэнси и умолкла. Сквозь иллюминатор она увидела восходящее солнце. — Что «но»? — Мир погряз в этом хаосе именно из-за сорвиголов. Ты что, не понимаешь? Люди больше не могут позволить себе секс! — Что ты, секс всегда можно себе позволить. Вот размножение надо прекращать, это да. — Зачем тогда придумали законы? — Это неправильные законы, — сказал Билли. — Если вспомнить историю, то люди, которые больше всего хотели властвовать, создавать законы, насаждать их и рассказывать остальным, как на самом деле всемогущий Господь устроил жизнь на Земле, — эти люди спускали себе и своим друзьям любые преступления. Но естественное влечение простых мужчин и женщин друг к другу отчего-то всегда внушало им ужас. Почему это так, мне непонятно до сих пор. Хорошо бы кто-нибудь задал этот вопрос — в числе многих других — машинам. Но вот что я знаю наверняка: сегодня ужас и отвращение почти победили. Практически все женщины и мужчины на планете чувствуют себя никчемными уродинами. Единственную красоту мужчина видит в лице убивающей его женщины. Секс — это смерть. Вот оно, короткое и поистине страшное уравнение: секс равно смерть, что и требовалось доказать. — Теперь ты понимаешь, Нэнси, — продолжал Билли, — что я провел эту ночь и много ей подобных в попытке вернуть хотя бы малую толику чистого удовольствия нашему миру, в котором почти не осталось удовольствий. Нэнси сидела молча, склонив голову. — Давай я расскажу тебе, что сделал мой дедушка на рассвете после брачной ночи, — сказал Билли. |