Книга Принцесса Греза, страница 4 – Лада Лузина

— Дед, дед, быстро бросай оружие!.. — закричал милиционер, выпадая из окна машины.

Но дед не послушался — быстро выбросил руку вперед и выстрелил в Дашу… длинной и серебристой струей холодной воды. Чуб взвизгнула и обиженно заорала.

В ту же секунду Пуфик с криком полетела вниз, прямо в упругий «гамак», и старший пожарный, еще изучавший в школе историю Великой французской революции, вдруг явственно расслышал в кошачьем мяуканье лозунг «Liberté, Égalité, Fraternité». [7]

* * *

— Ну зачем, зачем, ты его провоцировала? — пожурила Маша, уже после того как протокол был составлен. — Зачем ты кричала: «Стреляй, стреляй»?

— А че? Киевиц ведь невозможно убить…

— Зато человека можно арестовать за попытку убийства. Конечно, он вредный. Но он же старик… И ты тоже его разозлила. Ты что, хотела, чтоб он кончил жизнь в какой-нибудь страшной тюрьме?

— А ты предпочла бы, чтоб он убил нашу Пуфик? — пошла в контр-атаку Землепотрясная Даша.

— Но пистолет был игрушечным…

— А ты это знала? Зато я точно знала, что на нас амулеты…

Чуб оттянула ворот футболки, обнажая свернувшуюся за пазухой цепь в виде змеи, кусающей собственный хвост.

— Ка-акие тут интересные вещи показывают! — проскандировал проходящий по Стрелецкой улице высокий парень, заглядывая на ходу в Дашин вырез.

Та ухмыльнулась. Утро осталось позади. Сидеть во дворе не было больше ни смысла, ни возможности — теперь их знал в лицо весь жилой дом. И перед тем как уходить, Киевицы остановились взглянуть на фасад оставшегося не разъясненным здания на Стрелецкой, не слишком щедро украшенного лепниной в стиле Модерн.

— Перестань заголяться, — вспыхнула Маша, — хватит с меня на сегодня стриптиза.

— А че? Это во-още беспроигрышный ход. Ни один мужчина, будь ему хоть сто девяносто, не вспомнит про какую-то кошку, если увидит вот это, — Чуб гордо возложила руки на бюст. — Теперь доця не сможет сказать, что мамочка бросила Пуфик в беде. Мама закрыла ее своей грудью. К тому же, — быстро присовокупила она, — холодную воду Пуфик тоже не любит.

— Про Изиду отдельный разговор. Ее мы больше с собой не берем.

— Почему?

— У нее — День Рыжих. И это, похоже, опасно.

— Зато благодаря ей мы знаем все обо всех, кто живет в нужных нам окнах.

— Tour de forse! [8] — поддакнула Пуф.

— А я о чем?.. — Маша бросила на кошку упрекающий взгляд. — Мы — Киевицы. Мы могли узнать все и без пожарных, и без протоколов с милицией.

— Точнее и быстрее, чем из протоколов? Не надо ляля. К тому же — так веселее.

И тут Маша даже не нашлась, что ответить, — Чуб и Пуф выглядели слишком довольными друг другом и утренним времяпрепровождением.

— О’кей, — махнула рукой Землепотрясная Даша, — давай о деле. Что мы имеем? Дверь и два окна… В первом живет Василий Васильевич Наконечный — старый дедок, с мерзким характером и пластмассовым пистолетом, подозрительно похожим на настоящий.

— Он же сказал милиции, что купил его внуку.

— Но, что приятнее, деда у нас уже нет, так как его арестовали.

— Задержали. Ненадолго, — сказала Маша с интонацией «я о том позабочусь».

— И зря, — поняла ее Чуб. — Люди, которые бросаются Марксом в кошек, не должны оставаться на воле. Об этом должны позаботиться все любители кошек и любители Маркса, если таковые остались… Еще у нас есть Мария Андреевна Чижик — добрая тетя, директор библиотеки. Тоже, боюсь, ненадолго. Пока менты составляли протокол, она говорила, что их собираются скоро закрыть. Может, Киев хочет, чтоб мы сохранили ее библиотечку?

— В любом случае, стоит о ней позаботиться, — Маша наскоро нарисовала в небе круг Киевиц, способный защитить любого — даже дом, расположенный в центре Города, — учитывая престижность места, скорее всего, кто-то уже положил глаз на библиотечное помещение.

— И, наконец, есть Галина Ивановна Шмырь из села Кузяки, она же домработница Галя. А также миссис жена депутата Мерсюкова, не пожелавшая давать показания… Раз уж деда забрали, предлагаю начать с нее — она мне больше всех не нравится, — сказала Чуб и, не медля, перешла от слов к начинанию — нажала кнопку мобильного, вызывая номер старшей из трех Киевиц. — Алло, Катя… Есть дело. Ты ж у нас бизнесвумен элит-класса. Ты случайно не знаешь жену депутата Мерсюкова? Да? Я почему-то так и подумала. Я сразу решила, что вы с ней друзья. Сразу видно, одно воспитание. Вы обе точно знаете, что вам надо.

— А вот он ее плохо знает… — Маша внезапно нахохлилась, вывернула голову, выставила ухо вперед, прислушиваясь к чему-то.

— Кто он? — отвлеклась Даша.

Ковалева перешла узкую дорогу и вдохновенно прикоснулась ладонью к кирпичной кладке дома на Стрелецкой.

— Дом. Он ее раньше не видел… Долго не видел. Эту квартиру жена депутата получила недавно. В наследство.

— Это он тебе сам сказал? А почему он раньше молчал? Мы тут с утра загорали…

— Не тут. Во дворе, — поправила Маша.

— Какая разница?

— Огромная. Я только теперь поняла… Если бы кто-то подошел к тебе сзади и стал задавать вопросы, ты бы ответила? Ты б начала разговор, стоя к кому-то спиной?

— Ну, я бы сначала обернулась…

— Все верно. А дом не мог обернуться. Потому он просто молчал.

* * *

— О, Катенька! — капризногубая блондинка, поразившая Дашу столь четким пониманием своих жизненных целей, была до странности рада звонку. — Как хорошо, что ты позвонила! Я только недавно тебя вспоминала. Думала, нужно ей позвонить… Ведь ты у нас во всяком антикварном хламье разбираешься.

— Пожалуй, — сдержанно согласилась Катерина Михайловна Дображанская.

И уже через час обе сидели в том самом ресторане «У Аллы» в центре Города. И Катя задавала себе вялый вопрос, почему жена депутата позвала ее именно сюда — заведение было отнюдь не самым престижным, хотя и красивым. Стены украшали панно в виде томных красавиц, неплохо срисованных с полотен Альфонса Мухá. Летящие кудри дев превращались в магический орнамент, руки, шеи и головы увивали чудесные украшения из змей, звезд и застывшего льда.

Блондинка и брюнетка заняли столик в дальнем конце многолюдного зала. И каждый, кто увидел бы их вместе, понял бы многое. Прежде всего то, что Даша Чуб нарочито недолюбливает Катю — слишком уж явно она была неправа, поставив ее на одну доску с женой депутата.

Поместившиеся напротив друг друга блондинка и брюнетка были полной противоположностью не только по цвету волос. Темноглазая и темноволосая Катерина могла бы поспорить красотой с любым произведением искусства, от Венеры Милосской до «Врат Ада» Родена. Блондинку же сама Катя, в последнее время серьезно увлекшаяся наукой о цветах, относила к породе вьюнков. Растениям, которым, чтоб подняться наверх, необходимо обвиться вокруг кого-то, но, обвившись, способным повалить могучее дерево. Губы жены депутата Мерсюкова были пухлы, черты миловидны, а глаза порой чересчур наивны, порой по-детски жестоки, порой по-лисьи хитры, но неизменно исполнены заученного презрения ко всем людям, вещам и явлениям несоответствующего сорта и класса.