Онлайн книга «Темный мир»
|
Я не перегрелся. Я по полу ползал, где прохладнее всего. А когда из этой круговерти выпрямился, башкой в самый жар, — так в башке даже прояснело. И пришло высшее понимание: ты сюда париться пришел — парься. Я лег навзничь на полку и стал обтекать на горячие доски, казавшиеся пуховыми. — А что это у тебя? — спросил Хайям. — На арматурину наделся, — сказал я. — Насквозь? — Угу. — И брюхо из-за этого резали? — Конечно. — Круто. — И не говори. Два раза чуть не сдох. Кстати, если ты мне по шраму веничком как следует пройдешься… — О чем базар! И Хайям прошелся по мне веничком. Не только по шраму. Не скажу, что виртуозно, но не тупо. А потом я сиганул в речку, поджав на всякий случай ноги, и понял, что глубины там — с головой, да еще с походом. Я уходил и уходил вниз, ожидая удара о дно, а дна все не было, а потом оно мягко-мягко подставилось под ноги. Под водой я поднял лицо вверх и открыл глаза. Темное рифленое зеркало водной поверхности отразило все, кроме меня. Я вынырнул. Мира могло уже не быть. Чтобы девушек особо не смущать, мы с Хайямом и дедом уселись в горнице и, приняв некоторое количество крепкого напитка неизвестной природы (из знакомых ингредиентов я определил только этиловый спирт), предались разговорам. Снаружи доносился веселый визг. — Ту же Лоухи взять, — сказал вдруг дед, словно продолжая недавно прерванный разговор. — Что в ней такого злого-то? Двух дочек засватали, да тут же их и загубили, Сампо разбили, которое сами как выкуп отдали, — ни себе, ни людям… Что, сиди-терпи — так, что ли? Она же дуурэн и страны правительница, с ней так нельзя. И этот Лемминкяйнен… Он же сам приехал, никто не звал, скандал устроил, мужа Лоухи на состязание по пению вызвал — ну и проиграл, понятное дело. Ах так! Взял нож и убил мужа. Убежал. Конечно, Лоухи его догнала. А кто бы не догнал? Вон Арина до чего мирная, и то… — Что — «то»? — жутким шепотом спросил Хайям. — Ну… может. Может. Всякое может. Главное, чтоб под горячую руку к ней не попасть… — В червяка? — Голос Хайяма опасно дрогнул. — Нет, в червяка — нет… Такого не видел. А вот заморозить среди лета… это было. Да сами ее спросите, чего я буду… — Не хочет она рассказывать, — вздохнул я. — Ну, раз не хочет — значит, не хочет. Значит, воля ее. Тут уж только мириться… да. Я, кстати, не исключаю, что проблемы Лоухи и ее мифологических современников дед Терхо искренне воспринимал как личные и глубоко актуальные. А потому говорил про них при каждом удобном случае, то есть — при каждом визите студентов, продолжая ровно с того места, где прервался год-два-пять назад. Потому что для студентов-филологов, в отличие от прочего несеверного народа, имя Лоухи — хотя бы не пустой звук. Хотя бы. Допустим, да, фольклорный персонаж. А кто, скажите на милость, из известных людей, умерших к моменту вашего рождения, не является для вас фольклорным персонажем? Захотите поспорить — начните, пожалуйста, с Василия Ивановича. Или Ивана Васильевича, на выбор. Оба, зуб даю, существовали на самом деле. Когда Вика с Валей предстали перед нами эдакими упарившимися наядами, мы с дедом и Хайямом исполнили уже немало песен, а тут я девушек подначил раскидать на голоса «Поминки по Финнегану». С легким подколом. Потому что у филологов есть священная корова по имени Джойс (его мало кто читал, даже из самих филологов, но если при них про эту священную животную хотя бы пошутить, забодают — с фанатичным блеском в глазах и оскале зубов), а у Джойса — совсем уж священная книга упомянутого названия. Книга эта отличается тем, что ее почти никто не может прочесть даже из тех ирландцев, кто сборол остальные книги Джойса на родном англо-гэльском. Прикол в том, что не все ученые сошлись хотя бы в счете языков, на которых Джойсовы «Поминки…» написаны. А назван сей талмуд по народной ирландческой песне, очень разухабистой. А лично мой подкол заключается в том, что некоторые историки песню эту спеть могут, а филологам поддержать — слабо. Ну вот я и начал: Жил на Уокер-стрит в Дублине Тим Финнеган, Сладкоголосый жентельмент. Чтоб монетки оттягивали карман, Он на стройке таскал по лесам цемент. Девочки все-таки подхватили: Ну а главною страстью его и мечтою Было то, чем Ирландия так щедра, Называл он спиртное живой водою, В кабаках оживляясь с утра до утра. Ну а потом в четыре голоса и в переводе: — Кружка о кружку бьет тараном, В пляске ботинки пол пробьют, Так и мелькает дно стакана, Пьем мы за Тима, сколько нальют! Теперь я опять соло, а девочки делали так: «бу-бу-бу-бу»: С бодуна Тим любил забираться повыше, Но однажды его подстерег сюрприз, На дрожащих ногах он забрался на крышу И стремглав полетел черепушкой вниз. И друзья отскребли его и отмыли, Снаряжают Тима в последний предел: В гроб кладут самогонку в большой бутыли И бочонок пивасика на опохмел. И сновахором, и прочем уже дед подхватил: — Тащим бутылки, драим ботинки. Закуси мало? — Да хрен бы с ней! Выпьем за Тима! Будут поминки Памятней прочих — и веселей! Я играл на гитаре, как на дикарском банджо, и думал: ну лишь бы струны не лопнули! Мама Тима уставила стол пирогами. Чаепитие чинно прошло, как встарь. Поминали пристойными Тима словами, Ну а, перекурив, перешли на вискарь. И завыла вдруг Бидди, дербаня душу: «Ах ты жмурик мой, чистенький, сладенький — страсть! На кого покинул нас, Тим, дорогуша…» Рявкнул Пэдди: «Эй, солнце, захлопни пасть!» И хором, и Ирина Тойвовна с нами: — Чокнемся, парни! Выпьем, девчонки! Тима помянем достойного! Кружка о кружку бьется звонко — Пьем за здоровье покойного! И тут я почувствовал, что голосок мой, хоть и слабенький, но противный, сейчас кончится, а впереди еще два куплета, и перешел наречитатив: Тут Мэгги, губенки поджав, занудила: «Биддичка, ты не права, мой свет». |