Книга Собака и волк, страница 125 – Карен Андерсон, Пол Андерсон

Верания посмотрела на мужа.

— Беспокоиться нужно о тебе, — сказала она. — Спал ли ты сегодня? Бедный, ты совсем измотался.

Он пожал плечами:

— Что поделаешь? Сейчас очень много дел.

— Что-нибудь еще случилось со вчерашнего вечера?

Он сел на табурет напротив нее.

— Я только что отправил римлян назад. Саломон их сопровождает.

«Бывший мой легион».

Радость ее тут же сменилась беспокойством. Он не понял, страх ли то был или огорчение.

— Ты бросил жребий, — медленно произнесла она.

Он скорчил гримасу:

— Это сделали за меня. Снова и снова повторяется одно и то же. Теперь вот Константин…

— Ты затеял опасную игру.

— Теперь это другая игра.

— Теперь и Саломону угрожает опасность.

Хотя упрека в ее голосе не было, Грациллоний взмолился:

— Разве мог я остановить его? А он нам нужен. Я и раньше говорил тебе об этом. Все любили Апулея, и помнят его. Теперь они с радостью поддержат его сына, как никого другого.

Голос ее дрогнул от гордости:

— Кроме тебя.

— Я не вечный, — он заметил ее испуг, вскочил, положил руки ей на плечи. — Успокойся, милая. Я проживу еще много лет, назло врагам.

На губах ее задрожала робкая улыбка.

Грациллоний выпрямился и заходил по комнате.

— Но нужно подумать о будущем, — сказал он. — Когда придет мой час, Марк будет еще слишком молод. Вот если бы я был королем и оставил трон сыну… я до сих пор не привыкну, что у меня уже нет Иса.

Глаза ее расширились. Она поднесла руку к губам и испуганно прошептала: — Король…

Стараясь объяснить, ругая себя за то, что не умеет найти нужных слов, продолжил:

— Мне необходимо закрепить за собой лидерство. Заложить основание. Остальное сделает после меня Саломон.

— Неужели ты собираешься порвать с Римом? — дрожащим голосом спросила она. — Ты, мой муж? Он, мой брат?

Он остановился:

— Милая моя, ты так страдаешь!

Она взяла себя в руки и грустно заметила:

— По-моему, ты страдаешь больше меня.

— О мятеже я речи не веду, — сказал он. — За исключением мятежа против Константина, оставившего Британию ради собственных амбиций. В молодости я ошибся в отношении Максима и не хочу повторить свою ошибку. Позднее, может быть, когда Арморика станет сильнее… — Он и сам не знал, что будет тогда.

Она кивнула. Вроде бы успокоилась.

— Понимаю. Ты употребил это слово «король» — короткое слово, имея в виду нечто более сложное и изменчивое.

— Может, в конце концов, у него останется его первое значение, — признался он. — Я не провидец. Молись за наше завтра. Господь услышит тебя скорее, чем меня.

— Он услышит всех, кто к Нему обращается, — она на мгновение отвернулась от него и посмотрела на солнечное небо. Он стоял молча. За спиной его жужжало веретено.

Верания снова к нему обернулась.

— Нет, я думаю, ты сделал лишь то, что и должен был делать, — сказала она.

Он сжал кулаки.

— Я думал об этом, и мысль моя металась и билась, словно волк, угодивший в яму. Что делать — забрать тебя, Марка, Марию и бежать? Но куда? Нет для нас места во всей империи. Не поможет и перемена имен. Какую работу смогу найти я в своем возрасте, не имея к тому же профессии? Если только рабочим на плантации или рабом. Где поселиться? В лесу, у варваров? Разве это жизнь для тебя и детей? Нет, Верания, мы будем жить и умрем как римляне.

Голос Верании обласкал его:

— Понимаю. Люди погибнут без тебя и Саломона. Ведь ты облегчаешь им жизнь. Делай то, что должно, с моим благословением. Да и с Божьим тоже, — улыбка ее расцвела, как цветок. — Милый мой сторожевой пес.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, а она обхватила его голову руками. Исцеляющая волна подхватила его, и невольно припомнилось ее стихотворение — «Отличишь ли ты Собаку от Волка?»

Выпрямился.

— Благодарю тебя, — сказал он. — Пойду посплю немного.

— А потом?

— Напишу письма, в том числе и Нимете с Эвирионом. Они могут теперь вернуться домой.

«А потом, — думал он, — надо бы найти кузнеца, лучшего в Озисмии, а, может, и во всей Арморике». В Конфлюэнт охотно шли такие мастера. Он прикажет ему отложить в сторону остальные работы. Пусть выкует меч, достойный короля.

IV

Пошел дождь, не безжалостный, как в прошлое лето, а мягкий; от него наливалась пшеница и шептались листья. Выглянуло солнце и осветило паутину. Она повисла, словно драгоценная сеть с запутавшимися в ней звездами. Армориканцы так привыкли к своему дождливому климату, что не обращали на эти ливни никакого внимания. Они даже шутили, что семь сухих дней подряд — опасная засуха; ведь из-за нее увядает мох, которым они обросли.

Грациллоний, стараясь снять накопившееся за день напряжение, работал в комнате, отведенной под мастерскую, когда услышал вдруг возглас Верании. Он поспешил к ней и нашел ее в атрие. Тут же столпились взволнованные слуги. Входная дверь была открыта. В комнату вплывал воздух, несущий городские запахи — дыма и лошадиного навоза, к которым примешивались запахи зелени и земли. В дом вошли двое — мужчина и женщина. С них стекала вода. На полу образовалась лужица.

Грубая шерстяная одежда их потемнела от грязи. Грациллонию показалось, что к ним пожаловали беглые из леса. Крупный мужчина с окладистой бородой и давно не стрижеными волосами. Вооружен он был до зубов: ножи, меч, лук и палка с металлическим наконечником. Женщина завернулась в плащ с капюшоном. Видневшиеся из-под него тонкие щиколотки указывали на ее хрупкое телосложение.

Верания кинулась обнимать ее, капюшон свалился, и растрепанные волосы вспыхнули костром.

— Нимета! — заревел Грациллоний и бросился к дочери.

Какой худенькой она была! Казалось, он чувствует все ее ребра, бедная сухая рука беспомощно болталась, зато левая крепко сжала его плечо. Сделав шаг назад, он увидел чистую кожу, зеленые, как у кошки, глаза. Несмотря на долгий путь, она твердо держалась на ногах.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — захлебывался Грациллоний, поглупев от восторга. — Какая же долгая у вас была дорога! Но вот вы и дома. Как мы это отпразднуем!

Нимета перевела взгляд с него на Эвириона и придвинулась к молодому человеку. Он бросил палку, и она со звоном упала на кафельный пол. Взял Нимету за руку.

— Всю дорогу дождь. Да и проголодались. Виндолен хотел сходить для нас на охоту, но мы слишком торопились. Питались сыром да сухарями, что захватили с собой. Рвали в лесу ягоды.