Онлайн книга «Сожженная карта»
|
К счастью прохожих нет, я взлетаю по лестнице, прыгая через две ступеньки. И вот белый звонок у белой металлической двери с темно-зелеными наличниками… прошел всего лишь один день, а у меня состояние как у матроса, ступившего на сушу после многомесячного плаванья… какое бы значение ни таила в себе полосатая штора, человеку с окровавленным лицом, конечно же, разрешат войти. После второго звонка шторка окошечка в двери наконец приоткрывается. В такое время задержка вполне естественна. Звук поспешно снимаемой цепочки. Ручка поворачивается, дверь широко распахивается, и, как я и ожидал, испуганный голос: — Что случилось? В такую рань… — «Камелия». Разрешите умыться… Во всяком случае, в прихожей мужских ботинок не видно. Женщина, с сеткой на голове и в какой-то стеганой пижаме, кажется девочкой, и я никак не могу совместить ее с цветной фотографией, на которую, не отрываясь, смотрел две ночи подряд. — «Камелия»? То самое кафе? Снимаю пальто, стягиваю пиджак — ворот и рукава рубахи залиты кровью. Обмакиваю вату в теплую воду, приготовленную в умывальнике, и, тщательно смывая с лица запекшуюся кровь, коротко рассказываю о случившемся, тяжело при этом вздыхая, тяжелее, чем необходимо. Тревожные сведения, полученные от сторожа автостоянки… рассказ шофера Томияма, подтвердившего эти сведения… нелегальное посредничество в устройстве шоферов на временную работу… — Пораненные места лучше не трогать. Сменить воду? — Видимо, это кровь из носа… ран как будто нет… щиплет, но это, вероятно, ссадины. — Вы, наверно, сами сделали что-нибудь такое, что им пришлось так вас избить. — Избили — значит, наверно, сделал. — Они безумно боятся попасться на глаза постороннему человеку. — Вы уже знаете, что Тасиро покончил с собой? — Покончил с собой? — Он во что бы то ни стало хотел убежать. — Что его к этому побудило? Должна ведь быть какая-то причина? — Что побудило?.. Видите ли, это долгий разговор… в общем, он сбился с дороги… где я?.. действительно ли я живу так, как мне кажется?.. подтвердить это могли только другие, но ни один из них не взглянул в его сторону… — Тогда мне следовало бы давным-давно умереть, вы не думаете? — В ее голосе снова слышится напряжение. — Рубаха мужа будет вам впору… наденете? — Да, из-за него я потерял работу. Мой шеф страдает ярко выраженной полициебоязнью, и, если возникает хотя бы малейшая опасность оказаться втянутым в какие-нибудь неприятности, он тут же увольняет человека. Я могу рассчитывать, что вы разрешите мне продолжать работу оставшиеся два дня, хотя меня и уволили? — Наверно, из-за меня. — Вы сменили штору. — Залила кофе. Позавчера, кажется. Совершенно верно, в день похорон брата… да, точно, вскоре после того, как вы заезжали ко мне… пятна от кофе очень плохо отходят… поэтому я отдала в чистку… разговаривала с кем-то, и он сказал, что очень бы хотел выпить кофе… пока я наливала, все было хорошо, а когда понесла, сзади кто-то пощекотал меня… Неожиданно я чувствую тошноту. Резкая боль, возникнув у глаз, захватывает всю черепную коробку и, как в фокусе, концентрируется в затылке и сжимает горло. — Кто же вас пощекотал? Вы опять размечтались о муже? — Да, судя по тому, где пощекотали, видимо, так. — Мне очень нравилась та лимонная штора. — Через два-три дня повешу обратно. — Осталось пятьдесят восемь часов. Двое суток и десять часов… до того момента, как истечет срок договора о розыске… договор на неделю, но воскресенье отбрасывается, и счет составляется исходя из шести дней. — Я работать пойду. Пусть вас это не беспокоит… Тошнота подступает все сильнее. Желудок становится тяжелым, будто в него погрузили грязный ком глины. — В одном Токио не меньше восьмидесяти тысяч шоферов такси. Крупных таксомоторных компаний около четырехсот, а если прибавить и мелкие, то больше тысячи. Можно ежедневно обходить эти компании, но все равно в день больше чем в пяти не побываешь… — Вы себя плохо чувствуете? — Да, неважно… — Вам бы лучше прилечь… Головная боль и тошнота сузили поле зрения, все мое сознание бесстыдно вцепилось в напрягшиеся маленькие руки женщины. Будто в них сосредоточился весь мир. Наклонившись вперед и изо всех сил стараясь сдержать готовую вырваться рвоту, я впервые проникаю в спальню… неубранная после сна белая постель… вмятина на ней, оставленная женщиной… нос полон спекшейся крови и не ощущает запаха, но я все равно улавливаю его… вмятина от середины постели до стены — оставленное мне ложе для сна… оливковая перепонка лягушачьей лапки… — …Простите… что там ни говори, а в сравнении с настоящим городом карта, которую мы нарисовали, слишком примитивна… — Лучше помолчать, когда плохо себя чувствуешь… у вас еще целых тридцать четыре часа… Женщина сидит на полу у кровати и, оставаясь невидимой, пристально смотрит на меня. Она действительно смотрит на меня? Или, как и тот гость, которого она угощала кофе, я тоже причислен к видениям — ее собеседникам, — когда она разговаривает сама с собой?.. Это огромное сердце, которое бьется, не зная, для кого оно бьется… город… изменив положение, ищу женщину… но ее уже нигде нет… где же я, на которого смотрит женщина, которой нет?.. — Сколько времени, а?.. — Пять минут… Торшер около подушки неожиданно загорается — прямо передо мной стоит женщина. Стеганую пижаму она сменила на светло-желтое кимоно, сетка с волос исчезла, волосы рассыпаны по плечам. — Пять минут какого? — Пять минут назад истек срок договора. — Как? — От неожиданности я подскакиваю на постели. — Что это значит? Можете не беспокоиться. — Женщина поворачивается, отходит на несколько шагов и останавливается посреди комнаты. — С завтрашнего дня я решила пойти работать… Перед тем как она повернулась, в выражении ее лица промелькнула неясная тень, оставившая легкий привкус на моих губах. Незнакомые воспоминания сковывают грудь. Почему я так отчетливо представляю себе, что делала женщина до того, как зажгла свет? Теперь ее взгляд, скользнув мимо стены, у которой стоит кровать, устремляется к окну рядом с туалетным столиком… к темно-коричневой шторе с простым рисунком в виде белых квадратиков неправильной формы… — Что вы увидели? — Окна… — Нет, я спрашиваю, что вы видите в окне? — Я же говорю, окна… много окон… в них, то в одном, то в другом, гасят свет… и только в такие минуты я могу почувствовать — там есть люди… — Значит, сейчас уже ночь? |