Онлайн книга «Две зимы и три лета»
Егорша надавил сапогом на Лизкин валенок — не понимает, положил свободную руку на плечи — Лизка только рассмеялась: — Что, обнесло? Да не бойся. Я еще не развязала. На вот, дрожит, как лист осиновый, а еще мужик называется. Егорша перевел дух. Вот еще дура-то набитая! В жизни такой не видал. И тут, отбросив всякую дипломатию, он просунул ей руку под мышку, цапнул за грудь. Лизка вздрогнула, мотнула головой, затем резко откинулась назад. — Ты чего? Ты чего это? — Ладно, ладно. Потише. Не съем. — Не давая ей опомниться, он притянул ее к себе, крепко поцеловал в губы. — Ка-ра-ул! Лю-ди!.. Лизка вырвалась из его рук, кинулась вон, но он оттащил ее назад. — Дура! Кто людей на любовь кличет! — Не подходи, не подходи! — закричала Лизка, пятясь в угол. Зеленые искры летели из ее глаз. И вдруг она охнула, пала на скамейку и расплакалась. — Я ему стираю-стираю, сколько лет стираю, а он вот что удумал… Рожа бесстыжая… Скажу Мишке… Все скажу… Егорша в нерешительности остановился. У него сразу пропало всякое желание возиться с этим недоноском. — Ладно, — сказал он, неприязненно глядя на нее, — хватит сырость разводить. Нашла чем стращать, Мишкой… Может, еще в газету объявленье дашь? Ай-яй-яй, какая беда на свете случилась? Семнадцатилетнюю кобылу пощупали. Сильным ударом сапога он сшиб с крючка дверку, вышел на улицу. Солнце уже закатилось. В красном зареве заката четко выделялись черные вершины елей. А за ручьем, как и прежде, шла долбежка — у дятла, видно, тоже месячник. Люди из леса еще не пришли, но барак не пустовал — в левом углу на нарах лежал человек. — Загораем? — спросил Егорша. — Почем платят за час? Тимофей Лобанов — это был он — приподнялся, блеснул глазами в потемках и перелег со спины на бок. — Давай-давай, перемени позицию, — съязвил Егорша, обиженный его молчанием. Раньше, когда Егорша приходил сюда до возврата людей из лесу, он частенько заваливался на Лизкину постель и, лежа эдак с папироской в зубах, любил почесать языком с каким-нибудь сачкарем, в особенности с матюкливым стариком Постниковым, но сейчас, проходя мимо Лизкиной постели, он почему-то не решился сделать это. Он зачерпнул кружкой воды из ведра, стоявшего на табуретке у печи, напился, достал папироску. — Курить будешь? — Без курева тошно. — Что так? Гитлеровские харчи все еще отрыгаются? Тимофей ничего не ответил. Лизка не приходила. Что она там делает? Неужели все еще разливается? Ах, черт, надо же было связаться с этой мокрицей! Мало бабья на лесопункте… С улицы донесся тягучий визг полозьев — кто-то подъезжал к бараку. Егорша выскочил на улицу — где она, дура? На кухне огня не было. Он побежал к баньке — надо срочно приводить ее в чувство. А то вернутся скоро люди — хрен ее знает, что ей взбредет в башку. Еще вой поднимет: вот, мол, хотел сильничать. Хороший был бы у него видик! Дверка в баньку была закрыта на крючок. Он прислушался — плачет. — Лизка, Лизка, кончай бодягу. Слышишь? У тебя ведь обед не варен — что люди-то скажут. Ни звука. — Слушай, бестолочь, ты хоть людям-то скажи что надо: мол, угорела в бане. Понимаешь? Снова плач. — Лизка, слышишь? Я на платье куплю — у нас талоны скоро давать будут. Ей-богу! У конюшни, за кухней, распрягли лошадь. «Стой, стой, прорва окаянная!» Скрипели еще сани на подходе, и уже голоса людей раскатывались по вечернему лесу… Егорша раздумывал недолго. Добежал до кухни, схватил гармонь и — прощайте братья колхозники. Художественную часть перенесем на другой раз. Быстрая ходьба темным ельником скоро вернула ему самообладание, и он, посматривая на звезды, с удивлением думал теперь о том, что произошло у него с Лизкой. Какая такая блоха его укусила? Березки, солнышко в дурь вогнали? И главное, хоть бы девка была — не обидно, а то ведь черт-те что — недоносок, кисель на постном масле. Со свойственной ему практичностью он живо прикинул возможные последствия на тот случай, если бы Лизка подняла шум. Во-первых, забудь на время дорогу в Пекашино, Мишка на дыбы: «А, гад, сестру мою обижать?» Дедко, конечно, в ту же дуду: «Вот до чего дожили! Девка за нами всю грязь выгребает, а ты отплатил, нечего сказать…» Ну так. А еще кто? Не будут же они кричать на все Пекашино? Ясно, не будут — не дураки. Хуже, ежели она, дуреха, подумал Егорша, тут, на Ручьях, растреплет. К примеру, этому самому Лукашину нажалуется. Ладно, Лукашин взовьется партийный. А ты, душа любезна, что? Да, да! Постой руками размахивать. Мы пока чужих жен не уводим, а кто насчет молодой любви указ? Ну а своему начальничку лесопункта он тоже сумеет ответить. Кубики тебе даем? Даем. На красной доске висим? Висим. Правильно говорю, Кузьма Кузьмич? Не ошибся? Ну и бывай здоров! Встретимся на районном совещании стахановцев. В общем, решил Егорша, ерунда. Главное на сегодняшний день — держи производственные показатели. Качай зеленое золото, как велит родина. А этот закон он усвоил неплохо. С пятнадцати лет топор из рук не выпускает. И завтра он еще даст кое-кому прикурить. Скоро между деревьями стала проглядывать звездная Сотюга, а потом вдали, на крутояре, замелькали и огоньки. Егорша развернул гармонь: Лесорубы, лесорубы, Лесорубы — золото… С песнями подошел к лесопункту. 2 Михаил вошел в избу — Лизка. Сидит у стола на лавке. — Ты чего это надумала, а? — Что уж, девке и домой нельзя? — вступилась мать. — Да нет, почему же… Я к слову. Михаил разделся, снял валенки и поставил на печь, босиком прошел к столу. Мать подала крынку молока. Ребята давно уже спали — время было позднее, за полночь. Лизка, судя по яркому румянцу на щеках, явилась домой недавно. Его удивило ее молчание. — У тебя все в порядке? Ничего не случилось? — Да нет, ничего… — не сразу ответила Лизка и громко, с всхлипом ширнула носом. — Невеста… Нос-то пора на сушу выволакивать. Не маленькая. И тут Лизка вдруг обхватила голову руками и разрыдалась. Михаил переглянулся с матерью, отодвинул в сторону крынку с молоком. — Что, говорю, случилось? — Не зна-а-а-ю. — Не знаю? Как не знаю? Ночью домой прибежала и не знаю… — Да так… Скучно чего-то стало… — Скучно? Хэ, скучно… Когда я был у вас на Ручьях? Неделю назад? Михаил побарабанил пальцами по столу. — Ты хоть спрашивала там кого? Нет? Ничего себе. Люди все в лес на месячник, а я пробежки по ночам делать… |