Онлайн книга «Две зимы и три лета»
Нет, не Егорша. Раечка. Сполохом вспыхнул нарядный шелковый платок в желтых полосах света, падающих на дорогу от окошек конторы. Михаил круто, как мальчишка, нырнул в сторону. … Пять дней назад под вечер к нему на поле прибежали ликующие ребята: Егорша приехал. Он все бросил: лошадей, жатку — и к Ставровым. Больше месяца не виделись можно часом-двумя пожертвовать ради друга? Вот с каким настроением прибежал Михаил к Ставровым. А Егорша — нет. Егорша с первых слов начал задирать нос. Во-первых, он, видите ли, отпускник, а не просто там на побывку после сплава домой пришел, и потому намерен отдыхать культурно, ибо его здоровье это уж не его здоровье, а здоровье рабочего класса. Но это пускай. И пускай отчитывает его за мясо («Купец! За десять верст от райцентра сплавщики стоят — за час бы расхватали твою Звездоню. А он вздумал с бабами районными торговаться…»). Пускай. Тут он, Михаил, действительно недодумал. Можно было съездить к сплавщикам — полторы-две тысячи лишних положил бы в карман. Но Егорша на этом не остановился. Егорша, войдя в начальственный раж, пошел дальше: зачем поставил столб со звездой Тимофею Лобанову? И тут Михаил вскипел: — А тебе что, краски жалко? — Конечно, ежели бы я знал, что ты ради такого дела краску просишь, я бы еще подумал… — Отдам! Не жмись! — Дурило! В краске дело? — А в чем же? — В чем? — Егорша постукал себя кулаком по лбу. — А в том, что это политика. Михаил рассмеялся: — Политика… Столб могильный красной краской вымазать… — Да, и столб. А ты думаешь? Больно шикарные кладбища у нас были бы, ежели бы каждый захотел красную звезду себе на могилу! Нет, ты сперва заслужи эту звезду, а потом ставь. — А Тимофей Лобанов не заслужил, по-твоему? — Ежели б заслужил, райком бы дал команду, будь спок. Я это знаю, как делается, — работал в райкоме. Перво-наперво, — стал авторитетно разъяснять Егорша, — объявление в газете дают, невролог называется. Вся автобиография сообщается. А какая у Тимофея автобиография? В плену был? Так? Нет, что-то я этого в неврологах не читал. Не приходилось. Михаил, опустив голову, тупо смотрел на хромовый, до блеска начищенный сапог. Слова Егорши смутили его. Черт знает, может, и в самом деле он поспешил со звездой… — Вот так, друг ситный, — насмешливо заключил Егорша. — Пора отличать малосольные рыжики от горькуш. А то и за штаны могут взять. Не маленький. А ты из одной грязи едва вылез — в другую хлоп… — Из какой грязи? — Но-но! Думаешь, не знаю, как ты тут из-за попа травил… Имеется сведенье… — А я и сейчас скажу: не знаю, за что закатали старика. — Да? Забыл, значит, как он нам на мозги капал? — Он нам капал, да весь вопрос — куда. Я что-то не помню, чтобы он у нас выманивал водку. — Ну, водкой меня не купишь, — отрезал Егорша. — Выпить выпью, а ежели насчет политики, тут, брат, шалишь. Не за то у меня отец да дядя на войне головы сложили, чтобы я ушами хлопал. Мы, брат, так: пьем, гулям, а линию знам. И тебе советую насчет там всяких теплых чувств покороче. Понял? — Каких, каких чувств? — Родственных. Чего ты об этом попе разоряешься? Думаешь, там, где надо, не учитывают, что вы родственники? — Сволочь! — коротко выдохнул Михаил. Он до того рассвирепел, так взбеленился, что, кажется, скажи еще одно слово Егорша, и он бы бросился на него. Ведь это же надо придумать: он заступается за Евсея потому, что тот его родственник. Да ему и в голову никогда это не приходило. А приходило, уж если на то пошло, совсем другое. Приходило то, что Евсей два года колотил сани для колхоза, а кто теперь их будет делать? Кто будет выручать его как бригадира по скотному двору, по конюшие? А два сына у Евсея на войне погибли — это не в зачет? И вот как раз в это самое время, когда Михаил на всю катушку собирался выдать Егорше, под окошками появилась Раечка — она шла с большим кузовом травы. Егорша петухом высунулся в раскрытое окно, закукарекал: — Раюша! Соседка дорогая! Давай на беседу. — Некогда! — ответила Раечка. — Чё некогда. Я музыку новую привез. Ей-бо. Вот Мишка рядом — не даст соврать. Михаил выпучил глаза: какая еще музыка? — Древесина пекашинская! Совсем тебе комары мозги выели. Надо девку заманивать, а он — какая музыка? Подталкиваемый Егоршей, Михаил выглянул в окошко, небрежно махнул рукой, давай сюда, Райка. И Раечка кузов с травой наземь и — к ним. Через зеленый картофельник. Красиво, легко начала выбрасывать белые ноги. А в избу вбежала — грудь ходуном, и такие радостные, такие летние глаза. — А где музыка? Егорша мелким бесом начал рассыпаться: Раечка, Раечка, дорогая соседка… Выставил из-под стола табуретку, обмахнул рукой. Злость взяла Михаила: — Райка, ко мне! Раечка в замешательстве посмотрела на Егоршу, как бы спрашивая того: что у вас тут происходит? — Ну! — нетерпеливо сказал Михаил. И Раечка покорно, опустив голову, подошла к нему, села рядом на лавку. Михаил притянул ее к себе: — А ты, Райка, горячая. С тобой не замерзнешь. Раечка по самые глаза залилась вишневым румянцем, выгнула стан. — Не рыпайся! Не таких, как ты, объезжали. — Михаил торжествующе посмотрел на побледневшего Егоршу — что? выкусил? — и рывком перекинул девушку к себе на колени, так что у той колоколом вздулось пестрое ситцевое платье. — Тяжелая ты, Райка, много в тебя добра сложено. — Может, вам создать обстановочку, а? — язвительно спросил Егорша. — Создай! Верно, Раечка? — Михаил с напускным ухарством откинул голову, сбоку посмотрел на Раечку. У Раечки слезы стояли в глазах и губы были закушены… Михаил все это сейчас вспомнил и подождал, покамест Раечка не прошла мимо. Щеки ему и сейчас жег каленый стыд. Нехорошо, по-скотски все это вышло. Он терпеть не мог, когда Егорша начинал всякую пакость рассказывать про баб и девок, а разве он сам поступил лучше? Чем виновата Раечка? Прибежала к нему по первому слову — радостная, сияющая, на все готова. А он начал куражиться. Он начал показывать Егорше свою власть над девкой. Вот, мол, какой я, грязный, небритый, нечесаный, прямо с поля, древесина пекашинская, как ты говоришь, а давай потягаемся — чья возьмет? Ну погоди, подумал Михаил о Егорше. Когда-нибудь я тебе за все выдам. Действительно, ежели бы Егорша не завел его, с чего бы он начал куражиться над девкой? |