Книга Инспектор Лосев. На свободное место, страница 63 – Аркадий Адамов

— Вы обещали мне вспомнить все о Гвимаре Ивановиче, — напоминаю я. — Удалось вам что-нибудь вспомнить?

— Кое-что, хотя и не очень значительное, — пожимает плечами Виктор Арсентьевич. — Потому и не звонил вам. Пустяки, в общем-то.

— Что же все-таки?

— Ну, во-первых, вспомнил, как мы познакомились. Он зашел ко мне на работу. Сказал, что он тут на фабрике у нас в командировке. По линии своего Министерства текстильного машиностроения. Разговорились, помню. Так, обо всем. Человек он был общительный необычайно. Он, я вам, кажется, уже говорил, живописью интересовался. Я тоже. Слово за слово, напали на эту тему. Узнал, что у меня картины, загорелся. Симпатичный такой человек оказался. Вот с тех пор и виделись, когда он в Москву приезжал. Он меня и с художником Кончевским познакомил и с сестрицей его.

Итак, один из главных сомнительных пунктов прошлой беседы вроде бы получил объяснение. Ну что ж, тем лучше.

— А можно ли предположить, что он навел воров на вашу квартиру? — спрашиваю я. — Прошлый раз вы, кажется, об этом подумали.

— Ну да! — как-то странно, не к месту вроде бы обрадовавшись, кивает Виктор Арсентьевич. — Я, представьте, и сейчас об этом думаю.

Мне непонятна его реакция, и я невольно настораживаюсь. Начинает даже казаться, что Виктор Арсентьевич не до конца объяснил тот сомнительный пункт. Все-таки тут кое-что требует уточнения.

— А к кому именно и по какому поводу приезжал к вам на фабрику в командировку Гвимар Иванович, не помните? — спрашиваю я.

— Уже не помню, — небрежно машет рукой Виктор Арсентьевич. — Кажется, по вопросам новой техники, к главному инженеру. Но боюсь соврать, давно все-таки было. После он, кажется, приезжал уже по каким-то другим делам и не к нам. Ну, и непременно звонил мне. Заходил. Приятнейший собеседник был, доложу вам. Живопись любил. Не хочется даже плохо думать, — он горестно вздыхает. — Все-таки ужасная история с ним приключилась. Где же на него напали?

— У вас во дворе и напали.

— О господи! Я думал, просто слухи какие-то дурацкие. Прямо во дворе?

— Именно.

— И никого не нашли?

— Пока нет. А тут еще у вас кража.

— Да. Кошмар какой-то.

Я вижу, что Виктор Арсентьевич не на шутку взволнован. Еще бы не волноваться, когда вокруг тебя происходят такие события.

— А тогда, раньше, у вас не возникало никаких подозрений на его счет?

— Подозрений?..

Виктор Арсентьевич несколько нервно потягивает коньяк из своей рюмки и задумчиво трет подбородок, стараясь успокоиться.

Он, кажется, сейчас заново припоминает свои встречи с Гвимаром Ивановичем и напряженно что-то прикидывает в уме, время от времени испытующе поглядывая на меня, потом неуверенно говорит:

— Подозрений, пожалуй, не было… Но… так, знаете… Кое-что странным казалось. Ну, например. Он почему-то ничего не рассказывал мне о своей работе. Словно и вовсе не работал. О семье тоже… Ах да! Последний раз вдруг сообщил, что женится. Даже пригласил нас с женой на свадьбу. Это было весьма неожиданно.

— А кто невеста, сказал?

— Нет, ничего не сказал. Даже когда именно свадьба будет, где. Тоже странно, я вам скажу. Хотя в тот момент я как-то не обратил на это внимания.

— Где же он в Москве останавливался?

— На квартире у приятеля, художника Кончевского. Я там разок был у него.

Виктор Арсентьевич улыбается, словно это воспоминание связано с чем-то приятным для него. Впрочем, ведь он там познакомился с симпатичной соседкой Лелей, хотя продолжения это знакомство, кажется, не имело. А может, он доволен, что прояснил мне еще один неясный пункт в нашей прошлой беседе? Точнее, исправил свою оплошность. Вторую, кстати говоря. И теперь, пожалуй, у меня не осталось к нему претензий.

— Скажите, а Гвимар Иванович знакомил вас еще с кем-нибудь?

— M-м… Кажется, нет.

— Пожалуйста, припомните. Это очень важно.

Виктор Арсентьевич разрезает яблоко, очищает дольку и задумчиво ее жует. Наконец сообщает:

— Ну, познакомил как-то с соседкой, милой молодой особой.

— Ее зовут Леля?

— Да. Так вы ее тоже знаете?

— По долгу службы, — улыбаюсь я. — А еще с кем он вас знакомил?

— Больше, ей-богу, не припомню.

— Например, с кем-нибудь из приезжих. Скажем, со своими земляками?

— Нет. Не припоминаю, — качает седоватой головой Виктор Арсентьевич, продолжая чистить новую дольку. Потом, спохватившись, придвигает вазу ко мне: — Прошу. Вы ничего не берете. Прошу.

Я благодарю и задумчиво добавляю:

— А ведь Гвимар Иванович не один приехал в Москву, а со своим земляком. Они даже поссорились однажды у вас во дворе.

Виктор Арсентьевич перестает чистить яблоко и пристально смотрит на меня.

— Поссорились? — недоверчиво переспрашивает он.

— Да. И сильно.

— А вот это уже меня не касается, — вдруг резко говорит Виктор Арсентьевич. — Кто там с кем изволил поссориться.

— Это конечно, — охотно соглашаюсь я.

А про себя удивляюсь его внезапному раздражению. Оно возникло при упоминании ссоры во дворе его дома. Что ж, усилим этот момент и проверим реакцию.

— Скажите, — спрашиваю я небрежно, как бы вовсе между прочим, — вы случайно с неким Львом Игнатьевичем не знакомы?

И тут мне кажется, что именно эта небрежность производит впечатление на моего собеседника. Впрочем, и сам вопрос ему тоже явно не нравится.

— Понятия не имею, — раздраженно говорит он. — Кто это такой? Тоже приезжий, так, что ли?

— Да. Приезжий.

— Как, интересно, вы их узнаете?

— Иногда по сущим пустякам.

— А этого… Льва… Льва Игнатьевича, так, кажется?

Он делает вид, что не сразу вспоминает это имя. Но мне почему-то кажется, что он этого человека знает.

— Тоже по пустякам, — загадочным тоном говорю я.

Если его этот ответ не устраивает, то пусть понервничает, это полезно.

— Конечно, сверхсекретные методы, не так ли? — пытается иронизировать Виктор Арсентьевич, которого и в самом деле нервирует мой ответ.

— Только отчасти, — спокойно говорю я, словно не замечая его иронии, и возвращаюсь к прерванному разговору: — Значит, вы такого Льва Игнатьевича не помните? Странно.

— Почему странно?

— Мне казалось, вы должны его знать.

— А мне вот кажется, что вы не должны его знать, — запальчиво говорит Виктор Арсентьевич и, спохватившись, поправляется: — То есть мне, конечно, ничего такого не может казаться, но… и вам тоже. А впрочем, чепуха все это!