Книга Причуды моей памяти, страница 87 – Даниил Гранин

ПИТИРИМ СОРОКИН

Будучи в Гарварде, я попросил кого-то из дирекции Университета устроить мне свидание с Питиримом Сорокиным. Что я знал о нем? Да, в сущности, лишь то, что его раскритиковал Ленин, что его выслали из России в 1922 году на знаменитом «профессорском пароходе». Здесь, в США, говорили о нем с восхищением, он стал одним из создателей социологии, науки, которую у нас, тогда в 60-е годы, терпеть не могли.

Жил он в Гарварде в своем доме. Принял меня в большой гостиной, высоченный потолок, на стене длинная картина «Москва», кажется, Добужинского. И сам Питирим был тоже вытянутый, узкая симпатично-приветливая физиономия много думающего человека, готового сообщить вам, ответить, поделиться… Рассказал мне, что из его деревни вышел еще один, может, известный мне человек — скульптор Эрзья. Что сам Питирим обучал детей нескольких президентов США. Разговор проходил беспорядочно, я не сумел использовать полученное время. Его занимала проблема альтруизма, то чем у нас не занимались. Если бы… На прощание он подарил мне оттиски своих последних статей с автографами.

Живя, работая в таком успешном центре Западной цивилизации, он увидел, как она деградирует, как уменьшает божественное в человеке.

Позже я читал материалы наших конференций, посвященных Питириму Сорокину. Там звучали его мотивы катастрофичности жизни. Сомнения Сорокина в могуществе человеческого разума.

Из нашего разговора я мало что запомнил. Записать не удосужился, еще раз упустил подарок судьбы.

—

Покидая Париж, Петр Великий сказал, что хорош город, но воняет. Известно, что во времена Людовика XIV даже во дворце царило зловоние, которое старались заглушить духами. Король духами опрыскивал себя, и придворные делали то же.

Однако замечание Петра вспомнилось мне, когда Вадим Валентинович Знаменов, директор Петергофского заповедника, показал мне в Монплезире туалет. Оказывается, Петр сделал его смывным. В России это была новинка. Возможно, нечто подобное он видел в Голландии. Так что Монплезир, где Петр любил бывать, был избавлен от вони. Может, оттого Париж разочаровал его вонью?

Петровский туалет Знаменов восстановил, так же как и дворцовую кухню и прочие подробности бытовой придворной жизни. Это придало музею особый интерес. Потому как кроме парадных зал, мебели, картин и прочих красот появилось представление, как тут люди проживали в XVIII веке. Мылись, стриглись, что носили, ели, страдали от блох…

ДАВНИЙ РАЗГОВОР С ПИСАТЕЛЕМ

ФРЭНКОМ ХАРДИ ИЗ АВСТРАЛИИ (1992 г.)

Он неплохо говорил по-русски — наследство, которое он получил от своих дедушек и бабушек, эмигрантов.

— Слишком много я не понимаю у тебя. Ежедневно не понимаю. Неделю в Москве и уже четыре дня в Ленинграде. Почему такие длинные очереди везде? Люди стоят, не работают.

— В очередях люди общаются, у вас клубы по интересам, у нас очереди тоже по интересам. Например, стоят за капустой. Обсуждают, как ее готовить, солить, где купить подешевле.

Ужас, сколько у него накопилось вопросов. Многие мне даже в голову не приходили.

— Почему у вас дети так долго живут с родителями? Почему у вас не продают экологически чистых продуктов? Почему у вас так много талантливых инженеров и такие плохие приборы? Почему я много раз давал в такси на чай, а они мне не говорили «спасибо»? И в магазине не говорят «спасибо», если я покупаю. В ресторанах мне никто не улыбался, они не хотят, чтобы я пришел? Почему у вас рабочий класс его величество, а ученые — не величество? Почему всем надо иметь паспорт? Почему у вас не продают американских книг? Почему в таких красивых домах так плохо на лестницах и еще темно? Почему нет совсем консьержей?

В докладе на президиуме Академии наук секретарь ЦК КПСС Л. Ильичев подчеркнул, что «кибернетика вправе рассматривать человеческий мозг как систему для переработки информации, но необходим при этом комплексный союз с диалектическим материализмом, иначе мы будем отставать».

Дурак действует так, что его образ действий можно предсказать довольно точно.

У чиновников наших накопился свой фольклор:

— Чем меньше ты нужен, тем быстрее тебя выдвинут.

— Даже среди твоих однокашников может оказаться твой будущий начальник, причем не обязательно из первых учеников.

— Если у тебя все идет хорошо, не беспокойся, это не надолго.

— Если у тебя все в порядке, значит, ты плохо информирован.

— Начальник редко любит своего начальника, он любит начальника своего начальника.

— Если начальник посредственность, ему приходится искать себе заместителя еще бездарнее.

— Прибор должен работать не в принципе, а в кожухе!

— Истинно счастлив тот, кто сознает, что то, что у него есть, и есть все то, что ему надо (Л. Н. Толстой).

Бывает, держится, держится человек, не сдается, терпит и вдруг ломается. Есть усталость металла, есть, оказывается, усталость души.

Ломается, когда уже от него готовы отступиться. Или отступились. Так бывало с Константином Симоновым. Выступил он против Борщаговского, своего приятеля, обвинив его в космополитизме, можно было продолжать молчать; зачем-то выступил. Выступил против Зощенко, вовсе было необязательно, мог отговориться, не ехать в Ленинград, это было уже после смерти Сталина. Борис Слуцкий присоединился к проработчиком Пастернака. Надо оговориться — оба они потом остро переживали свою слабость.

Фадеев написал позорную статью о романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба». Никто его не заставлял, а вот поди ж ты.

Неизъясним человек, как его ни расщепляй на составляющие, всегда останется нечто, от чего все хорошее кувырком, такую ляпу выдаст, руки разведешь.

СТРАНА НЕУБЫВАЮЩЕЙ ЛЖИ

Когда я был студентом, жизнь улучшалась: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Очереди росли, а «жизнь улучшалась». Социализм приближался. Запад загнивал. Сельское хозяйство имело все больше успехов.

Всей лжи не перечислить.

Война уличила нашу власть во лжи, поймала, можно сказать, с поличным.

Но и после войны вранье продолжалось. Хотя бы о наших потерях, солдатских. Сперва семь миллионов. Потом четырнадцать. Наконец, через полвека, генералитет дал цифру двадцать миллионов. Еще через десять с лишним лет она выросла до двадцати семи миллионов.

Эпоха Горбачева запятнала себя ложью Чернобыля. Эпоха Ельцина — ложью чеченской войны. Скрывали поражения, потери. Гибель подлодки «Курск» показала, что новое правительство насчет соврать все то же. Иностранные наблюдатели помешали скрыть аварию. Все службы были застигнуты врасплох и врали вразнобой: «Экипаж еще жив, не беспокойтесь», «Наши молодцы могут еще неделю продержаться», «Виновата чужая подводная лодка», «Диверсия».