Онлайн книга «Последняя загадка Ивана Грозного»
|
Степан отстранился, взглянул недоверчиво и переспросил: – Не шутишь? – А что – разве похож я на шутника? – Нет, не похож… – ответил Коряга рассудительно. – А ежели так – какой будет твой ответ? – Подумаю, дяденька… хотя дело тяжелое, очень тяжелое, но не было еще такого дела, с которым бы Степан Коряга не сладил… – Ты быстрее думай, а то ведь я и другого могу найти. За такую-то плату! – Не ищи, дяденька, – проговорил Коряга, сдвинув брови. – Все одно не найдешь. Никто с таким делом не сладит, окромя Степана Коряги! Нету на Москве другого такого человека! – Значит, договорились, – проговорил иноземец удовлетворенно и поднялся из-за стола. – Сделаешь дело – встретимся здесь же, в этом кабаке. Он повернулся и пошел к выходу. На этот раз никто из посетителей кабака не посмел поднять на него глаз. Только Коряга проводил иноземца долгим тяжелым взглядом, а затем негромко свистнул и щелкнул пальцами. Возле него тотчас возник тощий рябой мужичонка в рваной шапчонке. – Чего надоть, Коряга Иванович? – проговорил он почтительно. – Видел того басурмана, с которым я разговаривал? – А как же, – мужичок степенно кивнул, – непременно видел. – Сейчас беги за ним и разузнай – кто таков, где живет, чем занимается. Мужичок метнулся к двери, но Коряга остановил его, снова щелкнув пальцами, и проговорил строго: – И смотри, Таракан, чтобы он тебя не приметил! – Обижаешь, Коряга Иванович! Таракан – он на то и Таракан, где хошь проползет, где хошь проберется, и никто его не приметит! – То-то! Распрощавшись с Тараканом, Коряга одним махом допил свою водку и подозвал к себе целовальника. Тот подошел неторопливо, с сознанием своей важности, и спросил: – Тебе чего, Степан Иваныч – еще, что ли, зеленого нацедить? Не большой барин, мог бы и сам подойти. – Водки мне хватит, я свою плепорцию знаю. Ты мне вот что, уважаемый, ты мне кое-каких людишек найди. Мне надежные людишки для дела нужны. Целовальник опасливо огляделся по сторонам, подсел к Коряге, приготовился слушать. – Первым делом Прошку Рваного… потом, значится, Фильку Конопатого… а еще Кузьму Оглоблю. – Эка, спохватился, Коряга! – целовальник присвистнул. – Прошку Рваного я тебе никак предоставить не могу. Прошку на Ильин день царевы люди поймали, плетьми секли да на кол посадили. Фильку тоже ловили, да только не поймали, он к татарам сбежал, так что его тоже никак не достать. – А Кузьма? Кузьма-то на Москве? – Вот Кузьма на Москве, да только проку от него тоже мало: хворь на него напала, не то огневица, не то черная немочь, лежит Кузьма лежмя и встать не может. Не сегодня завтра помрет. – Плохо дело, – огорчился Коряга. – А нет ли других каких надежных людишек? – Как не быть, людишки всегда найдутся. Есть у меня Афонька Ноздря, да Николка Репа, да Ахметка татарин. Хорошие людишки, надежные, проверенные. – Кем проверенные? – насупился Коряга. – Мне абы кого не надо, мне на серьезное дело идти. – Кем надо, тем и проверенные! Афонька с Васькой Босым ходил, а Николка с Ахметом – с самим Иваном Григорьевичем… – С Костылем? – переспросил Коряга. – С ним. Так что ежели чего надо, ты только свистни… – Надо, непременно надо! Ты мне их сегодня к вечеру предоставь, погляжу я, что за людишки. – Непременно к вечеру предоставлю. А теперь не нацедить ли тебе еще зеленого? – Сказано тебе – хватит, я свою плепорцию употребил! – Коряга поднялся с лавки и собрался уже покинуть кабак, но в это время в двери его вошла новая ватага. Да такая ватага, каких в этом кабаке отродясь не видывали. Впереди этой ватаги важно вышагивал рослый детина в красном кафтане, в рысьей шапке с парчовым верхом. На боку у него болталась длинная персидская сабля, щеки нарумянены, глаза подведены, в ухе бренчала золотая серьга. И прочие молодцы, что за ним пожаловали, были под стать своему главарю – пышно разодетые, с размалеванными по новой московской моде лицами. Увидев этих посетителей, целовальник мигнул Коряге, и тот стремглав кинулся к незаметному выходу позади прилавка, завешенному драной рогожей. – Это кто ж такие будут? – вполголоса спросил своего соседа пожилой мастеровой, сидевший в углу кабака под иконами. – Э, дядя, видать, давно ты на Москве не был! – ухмыльнулся его сосед, мещанин с испитым лицом. – Давно, – признался мастеровой. – В Литву с артелью ходил на заработки. – Оно и видно! Это ж опричники, царевы люди! – Царевы люди? – недоверчиво переспросил мастеровой. – Для чего ж царю такое заведение? – Для того Грозный царь их над нами поставил, чтобы народ они по-всякому мучили и притесняли, мужиков смертным боем били, а баб да девок насильничали… Ездят они, ироды, и по Москве, и по всей Русской земле, ровно саранча, к седлам поганые метлы привязаны да головы собачьи… – Спаси меня Николай Угодник! – испуганно перекрестился мастеровой. – Это для чего же такой страх? – Для того, говорят, что они метлой со всей Руси крамолу да измену выметают, а собачьи головы – потому что они, как псы цепные, зубами грызут врагов царских. – Что же вы их терпите? – А как не терпеть? Кто не стерпит, слово одно им поперек скажет, того царевы люди лютой смерти предают – либо повесят на воротах, либо голову саблей смахнут, либо на кол посадят… – А что ж они размалеваны, как непотребные девки? – А это, дядя, теперь так у боярских детей заведено, чтобы щеки румянить да глаза красить. И эти, опричники, туда же, за боярами тянутся… – Тьфу, срамота! – мастеровой плюнул на посыпанный соломой пол, перекрестился. – Тише ты, дядя! – шикнул на него сосед. – Не ровен час – услышат, враз лишишься головы! Опричникам, однако, было не до досужих разговоров. Подойдя к прилавку, их главарь ударил по дубовой доске тяжелым кулаком и мрачно уставился на целовальника. Тот униженно склонился, забормотал заплетающимся от страха языком: – Чего изволите, господин хороший? Не изволите ли вина чарочку, да капустки квашеной на закуску? – Вина после нальешь, когда дело сделаем, а сперва сказывай: не видал ли ты злодея и душегуба по имени Коряга? – Али я знаю, кого как зовут? – залебезил целовальник. – На что мне их нечестивые имена? Пьют горькую, несут денежку в царскую казну – ну и ладно! |