Книга Рыбка моя, страница 41 – Галина Куликова

– Нет, ты не рассчитывал! Тебе важнее твои кильки, чем я!

Игорь так до сих пор и не постиг, почему женская любовь ни под каким предлогом не совмещалась с аквариумными рыбами.

– Почему – важнее? Это неправильная постановка вопроса.

– Ты философствуешь, а значит – ты меня не любишь! – выпалила Вера и вытерла нос мокрой варежкой.

Это была убийственная женская логика. Однако сейчас Игорь склонен был с Верой согласиться. Если бы он любил ее, разве стоял бы здесь, на ветру, убеждая и умасливая? Он схватил бы ее в охапку и целовал до тех пор, пока в легких не закончится воздух.

– Я виноват перед тобой, – выпалил Игорь, не в силах больше выносить эту пытку. Ему хотелось поскорее вернуться назад, в теплую квартиру, к Лизе. Для этого следовало решить вопрос с Верой раз и навсегда.

– Да, виноват! – подтвердила она, сверкая глазами. Щеки у нее были ярко-розовыми, как у набегавшегося ребенка. – Я приезжаю к тебе под Новый год, рассчитывая на то, что ты будешь рыдать от радости при виде меня, и что же?

– Вера, я никогда не рыдал от радости при виде тебя, – сказал Игорь, и она от изумления открыла рот.

А через некоторое время зловещим тоном спросила:

– Ты зачем за мной побежал сейчас?

– Чтобы отвезти домой, – честно признался Игорь. – А ты что подумала?

Она, вероятно, подумала, чтобы умолять. Это было написано у нее на лице.

Лицо выглядело маской разочарования и презрения.

– Я потратила на тебя столько времени, – бросила она, стукнув себя ладонью по лбу. – Я примеривала тебя к своему окружению, думала, как ты впишешься в мою компанию…

– Я что, торшер?! – возмутился Игорь. – Почему я должен куда-то вписываться? Вера, знаешь что? Прости меня, пожалуйста, но я тебя не люблю.

Эта фраза с самого начала их сегодняшнего разговора носилась в воздухе. Произнесенная вслух, она разделила их, словно стена.

– Вези меня домой, – потребовала Вера и раздула ноздри. – Я хочу успеть до полуночи.

«Чтобы не превратиться в тыкву?» – хотел сострить Игорь, но подумал, что в сложившейся ситуации Вера его юмор вряд ли оценит. Вместо этого он ехидно спросил:

– Чего это ты вдруг заторопилась?

Достал из кармана ключи от машины и, вытянув руку вперед, отключил сигнализацию своего автомобиля. Машина мигнула фарами и весело присвистнула, приветствуя хозяина. Вера привычно плюхнулась на место пассажира.

– Примета такая есть, – сообщила она, сведя тонкие брови к переносице. – Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Я хочу встретить его без тебя.

– Вот так последний аккорд в отношениях, – вздохнул Игорь и повернул ключ в замке зажигания.

Мотор заурчал, по салону стал распространяться теплый воздух.

– Заведи музыку, – потребовала Вера. – Ненавижу находиться с тобой рядом, когда ты молчишь.

Игорь включил радио и бросил:

– Вообще-то я молчу довольно часто. Как же ты собиралась жить со мной до конца своих дней?

– Не подкалывай. – Вера стала еще злее. Злой, как осенняя муха. Впрочем, может, она такой всегда была?

Игорь подумал о Лизе. Станет она молчать или разговаривать, смеяться или плакать, ему все равно будет с ней хорошо. И это никакая не иллюзия, не ослепление страстью, а глубокое внутреннее понимание, которое приходит непонятно откуда – наверное, из глубины души.

* * *

Когда Фаня и Анжелина, которые друг дружке невероятно понравились, возвратились на кухню после погони за Верой, Лиза стояла на табуретке и пыталась выудить Мэри Пикфорд из ловушки. Кошка относилась к ее попыткам исключительно враждебно и изо всех сил сопротивлялась спасению.

– Нет, в руки она не дастся, – покачала головой Фаня. – Надо ей туда полотенце спустить, чтобы она по нему наверх выбралась. Вот, отличное полотенце, есть за что зацепиться.

Лиза спустила вниз полотенце, но кошка только беззвучно мякала и пыталась от него увернуться. Глаза у нее сделались несчастными, и Лизе было ее до ужаса жаль.

– По-моему, она хочет послать нас на хрен вместе с нашим полотенцем, – сказала Анжелина, закуривая сигаретку, которую она вытащила неизвестно откуда, учитывая, что на ней практически ничего и не было.

– Нельзя так ругаться, – наставительно сказала Фаня.

– Почему нельзя? – искренне удивилась та.

– Училка наша все время повторяла: ругательства о-без-ображивают женщину.

– И обеззараживают окружающую атмосферу, – радостно добавила Анжелина. – Да ну тебя, Фаня. Никогда не поверю, что в Кочках никто матом не ругается.

– В Кочках матом не ругаются, в Кочках матом разговаривают, – с удовольствием констатировала та и сказала, обращаясь к Лизе: – Ну, хватит кошака пугать. Дай-ка мне.

Она взгромоздилась вместо Лизы на табуретку, крякнула, взобралась на подоконник, сунула руку между рамами и, не успела Мэри Пикфорд даже рта раскрыть, схватила ее за шкирку. Вытащила на волю и показала всем, как трофей.

– Во! Хороший кошак, гладкий. Видно, что домашний.

– Это кошка, а не кошак, – заметила Анжелина. – По кличке Мэри Пикфорд.

Кошка покорно висела в воздухе, поджав задние лапы к животу и завернув хвост. В глазах у нее стоял инфернальный ужас.

– Ну, Мэри – это я еще понимаю, – пробормотала Фаня. – Но того дурака, который ей вторую половину клички придумал, я бы самого Пикфордом назвала, пусть бы помучился.

Она поставила кошку на пол, и та, распушившись, мигом улетела под стол, а там забилась под батарею. Лиза приподняла скатерть, заглянула под нее и сказала:

– Надо киску хозяевам отдать, а то они с ума сходят.

– Лучше ей сначала воды предложить, а то она сутки не пила и не ела. Знаете, где она пряталась? В кладовке!

– Да ну, – не поверила Лиза.

– Вот и ну! Я же говорила, там кто-то есть, а вы мне не верили. Напугала меня, зараза, до потери пульса. Если знаешь, что в доме кошка, совсем не удивляешься, когда в темноте тебя пощекочет чей-то хвост. А когда думаешь, что, кроме мышей, в кладовке никто не водится, и вдруг чувствуешь, что возле тебя ходит что-то большое и теплое, становится как-то не по себе.

Они налили в плошку воды и засунули ее под стол. Через минуту стало слышно, как кошка жадно лакает.

– Она, наверное, есть тоже хочет, – сказала Лиза. – Надо ей колбаски нарезать.

– Я тоже есть хочу, – заявила Фаня. – Мне тоже можно колбаски. Вообще вы тут странно, в Москве, живете. До Нового года два часа осталось, а никто за стол не садился, хотя уже накрыто сто лет как. Мы в Кочках справлять начинаем часа в четыре. Собираются все родственники – человек двадцать, а то и тридцать, и поехали гудеть! К двенадцати уже так все нагуляются, такой гвалт стоит – курантов по телику не слышно.