Книга Шалаш в Эдеме, страница 44 – Наталья Александрова

– Пропуск! – сурово проговорила та, отложив свое вязание. – В развернутом виде!

– У меня нету… – забормотала я. – Я из другой организации… к вашему сотруднику Варшавскому приходила…

– Тогда должен быть временный пропуск! – не сдавалась старуха. – А если нету, как ты сюда вошла? – И она потянулась к трубке телефона, явно собираясь вызвать свое охранное начальство.

Время неумолимо убегало, Амалия Львовна могла скрыться в неизвестном направлении. Вспомнив о ней, я от безысходности решилась на совершенно бессмысленный поступок: уставилась на вахтершу пристальным взглядом, проговорила таким же тягучим бесцветным голосом, каким до этого говорила Амалия:

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто… Аргентина!

– Чего?! – изумленно переспросила вахтерша, глядя на меня поверх очков. – Что с тобой, девонька? Ты, никак, припадочная?

Ну, конечно, как и следовало ожидать, эта ерунда не подействовала… сейчас бабка вызовет своего начальника, мне устроят головомойку… ничего страшного, конечно, но Амалия скроется с концами…

И тут у меня в голове что-то щелкнуло, и я вспомнила ее тусклый голос. Не Аргентина! Не Аргентина, а Венесуэла! Черт! Все моя дурацкая память! Вечно я все путаю! Цифры хорошо запоминаю, а вот слова…

Я вновь вытаращила глаза на вахтершу и протянула:

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Венесуэла!

И тут с вахтершей произошло что-то удивительное.

Она словно бы разом забыла о моем существовании, как будто вообще перестала меня видеть. Уставившись в свое вязание, она замелькала спицами, приговаривая:

– Четыре лицевых, две изнаночных… опять четыре лицевых…

Я облегченно вздохнула и выскочила на площадь.

В самый нужный момент, чтобы успеть увидеть, как Амалия садится в подъехавший к остановке автобус.

Я бросилась следом, но двери автобуса захлопнулись, и он отъехал прочь.

Тут мне очень пригодились деньги Кирилла.

Я подскочила к краю тротуара, замахала руками, и почти сразу рядом затормозила чистенькая бежевая «пятерка». За рулем сидел усатый толстяк кавказского типа.

Обычно я к кавказцам не сажусь, опасаюсь, но тут времени на раздумья не было, и я плюхнулась на переднее сиденье.

– За тем автобусом! – бросила я, повернувшись к водителю.

– Муж? – спросил толстяк, выжимая сцепление. – Гуляет?

Затем он скользнул взглядом по моей руке, не увидел кольца и взглянул вопросительно.

– Жених! – отозвалась я неохотно, всем лицом выразив страдания ревности.

– Нэхорошо! – удовлетворился кавказец и прибавил газу.

Через минуту он снова скосил на меня глаза и спросил:

– У тэбя брат есть? Отэц есть? Брат, отэц должны за твою честь вступиться! Ты нэ должна сама за ним ходить!

– Нет, брата нет, – честно призналась я и добавила для полноты картины: – А отец – инвалид…

– Нэхорошо! – сочувственно вздохнул кавказец и снова сосредоточился на дороге.

Следом за автобусом мы проехали по Вознесенскому проспекту, пересекли Фонтанку, выехали на Измайловский. На каждой остановке кто-то входил в автобус, кто-то выходил, но Амалии Львовны не было видно. Наконец, неподалеку от Обводного канала я увидела, как из автобуса появилась знакомая сутулая фигура. Оглядевшись по сторонам, Амалия свернула в одну из Красноармейских улиц.

– Стой, дяденька! – выпалила я, протягивая водителю деньги. – Приехали!

– Как приехали?! – удивленно переспросил тот. – А гдэ же твой жэних?

– Вон! – необдуманно ответила я, показав на Амалию.

– Тьфу, шайтан! – лицо кавказца неприязненно скривилось. – Я думал, ты хороший дэвушка, а ты… тьфу!

Моя репутация в глазах труженика Востока окончательно рухнула, но было не до того. Я выскочила из машины, перебежала свободное пространство и скрылась за газетным ларьком, следя из этого укрытия за Амалией Львовной.

И сделала это очень своевременно, потому что Амалия неожиданно остановилась, обернулась и внимательно оглядела улицу. То ли она почувствовала спиной мой взгляд, то ли просто принимала обычные меры предосторожности, но лишь после этой короткой разведки она двинулась дальше.

Я последовала за ней перебежками – от ларька к ларьку, от дерева к дереву.

Амалия миновала огороженный забором ремонтирующийся дом, станцию техобслуживания, размещенную, судя по всему, в бывшем дровяном сарае, круглосуточный магазин и, наконец, свернула под арку и вошла в какой-то двор.

Я заглянула в арку как раз вовремя, чтобы увидеть, как за ней со скрипом захлопнулась входная дверь в дальнем углу двора. Выждав несколько секунд, я вошла во двор и пересекла его по диагонали, не успев испугаться двух лохматых бродячих псов, которые пытались делить кость, найденную на пятачке возле помойного бака.

Подойдя к разбухшей, покрытой облупившейся краской двери, я на мгновение задержалась: дверь была очень скрипучая, и, открыв ее, я выдала бы себя Амалии… Зрение у нее и правда плохое, без очков она ничего не видит, в этом у меня был случай убедиться, а вот со слухом, да и со всеми остальными органами чувств – все в порядке. И голова работает – ишь, какую авантюру удумала!

Но тут мне снова повезло: злополучная дверь со страшным скрипом распахнулась, выпустив тщедушного мужичка в старом тренировочном костюме, с помойным ведром в руке и с унынием во взоре. Судя по этому унылому выражению лица, суровая супруга впрягла его в домашнее хозяйство.

Увидев меня, мужичок оживился, придержал дверь и хотел было завести разговор:

– А вы, девушка, к кому? Вы не в десятую квартиру?

Я проскользнула мимо него, уклонившись от беседы, и устремилась вверх по лестнице.

Это был самый настоящий черный ход, каких еще немало осталось в старых районах Питера, – крутая грязная лестница, основательно обжитая кошками, жильцы используют подобные лестницы в основном для различных хозяйственных целей. Запах на ней стоял такой, что я постаралась задержать дыхание и пожалела, что вместо сумочки не ношу с собой противогаз.

Восхождение по этой лестнице вполне можно было отнести к разряду экстремального спорта, не хуже альпинизма или занятий спелеологией. Кроме учета крутизны ступеней и стараний уклониться от вдыхания мерзкого запаха, приходилось идти совершенно бесшумно, с соблюдением всех принципов конспирации, чтобы не выдать себя Амалии.

В очередной раз я подивилась силе и выносливости этой женщины: я поднялась только до пятого этажа и уже еле волочила ноги, она же, судя по долетавшим до меня звукам, бодро топала где-то значительно выше. А с виду – бледная немочь, ходячая покойница, неизвестно, в чем душа держится…

Я немного передохнула и с новыми силами продолжила трудное восхождение.