Онлайн книга «Дама Тулуза»
– Не печальтесь, – говорит Симон. – Не агнец, не на заклание идете. – А куда? – спрашивает Гюи. Симон шумно фыркает. – Вы женитесь. Как и ожидается, Гюи широко разевает рот и замирает в таком положении. Вид у него достаточно дурацкий, чтобы насмешить Симона. Мальчишки принимаются понимающе хихикать, толкать друг друга локтями, показывать на Гюи, хлопать себя между ног. Усердствует главным образом старший из троих, Филипп, а двое остальных – за ним следом. Позабыв свои страхи, Аньес высовывает из кровати блестящий глаз. Симон – уже открыто – усмехается. – Вам понравится, вот увидите. И уходит, уводя за собой ошеломленного Гюи. Дети забираются на кровать к Аньес. Она обхватывает их, кутая в покрывала. Вместе с ними тихонько покачивается – баюкает, утешает. Все четверо смотрят вослед графу, хотя тот давно уже скрылся из вида. Скрылся – и увел с собою Гюи. * * * Наступает ясное утро, и небо над горами – сверкающей, бездонной глубины, и воздух залит осенним золотом и полон горьковатого запаха дыма. В этот день из Тарба прибывает епископ, который должен венчать Петрониллу с Ниньо Санчесом – высокородным отпрыском графа Россильонского, кузеном знаменитого короля Педро Арагонского и так далее. Однако встреченный с превеликим почетом епископ нынче ужасно суров и, кажется, немного растерян. Он освобождается от тяжелых зимних плащей. Он позволяет проводить себя к башне (а слуги суетятся вокруг и так и эдак, то сбоку заглянут в строгий лик святого отца, то спереди забегут). Его усаживают в кресло, придвигают поближе жаровню. Тихо шипят: «Где Детц?» Прибегает Детц, мальчик с черными от грязной работы пальцами. Пристроившись возле святого отца, усердно растирает его закоченевшие ноги. Тогда-то только святой отец и объявляет со всевозможной торжественностью, что венчать Ниньо Санчеса с графиней Бигоррской не вправе и что, напротив, он прибыл объявить помолвку недействительной. Святой отец неспешно перечисляет десяток препятствий к этому браку – догматического характера и иного. Внутренне Монкад кипит от негодования, однако епископа не перебивает – пусть выскажет все, что считает необходимым. Наконец, епископ замолкает. Мальчик помогает святому отцу обуться и убегает. Тогда Монкад произносит вкрадчиво, встопорщив при том усы: – Насколько мне известно, в Гаскони, кроме вас, имеются и другие прелаты, святой отец. Святой отец отвечает: – Насколько мне известно, все прелаты в Гаскони держатся того же мнения, что и я. – А епископ Ошский? – Сын мой, препятствия к браку вашей сестры с сеньором Ниньо Санчесом остаются неизменными. – Знаю я, что это за препятствия! – орет Монкад, уже не стесняясь. Он готов разразиться длинной тирадой и перечислить все свои подозрения и прямые обвинения, но епископ опережает его, молвив утомленно: – Вот и хорошо, сын мой. Это существенно упрощает дело. Так вот и случилось, что жених Петрониллы де Коминж, высокородный Ниньо Санчес, вкупе с братом ее покойного мужа, Гийомом де Монкадом, а также и вся прожорливая орава их гостей, не теряя присутствия духа, отступили перед превосходящими силами противника и двинулись на запад, в горы, в то время как противник накатывал с востока, от Тулузы. Петронилла осталась на попечении епископа Тарбского. Через несколько дней к нему присоединился также епископ Ошский, а спустя седмицу – и Олеронский. Монкад же и Санчес тем временем заняли замок Лурд, превосходно укрепленный и снабженный всем необходимым для того, чтобы выдержать долгую осаду, ибо они не теряли надежды все же заполучить впоследствии и всю Бигорру. * * * К Гюи теперь не подступиться. Гюи – рыцарь. Он женится на Петронилле де Коминж, он получит за женою графство. Аньес шмыгает мимо, не поднимая глаз. Однако Гюи успевает поймать ее, пробегающую, за волосы. Аньес потешно верещит – ровно мышка, если ухватить ту за хвостик. Гюи хохочет. Он тащит Аньес в оружейную. Она сердится, обвиняет его в жестокосердии: в оружейной пол каменный, ничем не застеленный, а лавок и вовсе нет. Но Гюи смешно, он не слушает ни упреков, ни жалоб. На каменном полу и вправду так жестко, что Аньес непрерывно пищит. И вообще она недовольна. А Гюи – тот очень доволен. Вдруг он спрашивает у Аньес: – А ты не беременна? – Не знаю, – отвечает она. – Хорошо бы ты была беременна. Она пожимает плечами. Гюи усаживается рядом с ней на полу, задумчиво глядит куда-то вбок, мимо Аньес. – Ложись, – говорит он повелительно. Ни с того, ни с сего. – Что, снова? Он не отвечает. Она послушненько укладывается на спину, прикрывает глаза. Ждет. Гюи принимается давить пальцами ей на живот. – Ой, что это вы делаете? – Ищу ребенка. Где ты его прячешь? Где вообще вы, женщины, прячете детей? Аньес не выдерживает – заливается хохотом. Тянется руками к своему возлюбленному, лезет ему под рубаху. – Это вы прячете моего ребенка, мессир Гюи. Вот здесь. А на следующее утро граф Симон забрал Гюи с собой в Бигорру – женить его на старой графине, на этой еретичке – дочери, сестре, вдове злейших врагов Монфора. * * * Симон де Монфор как в Бигорру явился, так еще загодя принялся хмурить брови: повсюду ему чуялись ересь и недовольство. С Симоном был отряд в сто человек; все хорошо вооружены и преданы католической Церкви. Так вез Симон своего второго сына, дабы тот укрепил владения Господа на западе Страны Ок. Ибо не один только Монкад понимал, что Бигорра – ключ к Пиренеям; в этом отношении мыслил с ним Симон сходно. Мессир епископ Тарбский подготовил уже Монфору добрую встречу: расчистил ему пути, сделал их вполне ровными. Монкада с Санчесом лишил надежды и изгнал, пригрозив еще и отлучением от Церкви, если станут чинить препятствия к браку. Взятых Монкадом на охоте кабанов велел изжарить, закоптить и, обложив мочеными яблоками, выставить на стол. Монфору забота эта пришлась весьма по душе. Припал к стопам святого отца с искренней благодарностью. Бывали времена, когда Монфор повелевал прелатам, но наступало и такое время, когда прелаты властвовали над Монфором. Очень тонко умел граф Симон различать, когда одно время сменяется другим. С дороги освежились, и голод утолили, и отряд симонов разместили в тепле и сытости, и потребовал тогда граф Симон, чтобы представили невесту жениху, а жениха – невесте. Да и самому любопытно было взглянуть на дочь Бернарта де Коминжа – небось, ряба, да руда, да безмозгла, как курица, если в отцовскую родню удалась. |