Онлайн книга «Мракобес»
Бальтазар, естественно, ничего этого не замечал. Шел своей нелепой походкой, раскачиваясь и размахивая руками, погруженный в свои мысли, пока не уперся длинным носом в толстую монастырскую стену. Поднял глаза. О деяниях Иеронимуса фон Шпейера в Хербертингене он был уже наслышан. Местные кумушки страшным шепотом перечисляли имена сожженных ведьм. Мракобес с нескрываемым удовольствием отправил на казнь двух повитух, промышлявших изъятием младенцев из чрев непотребных девиц. Припугнул заодно и самих девиц. Кроме того, за Мракобесом и его товарищем, Гаазом, числилась целая секта бесноватых баб, занимавшихся коллективными радениями и онанизмом и промышлявших по округе порчей и сглазом. Главу секты, Верховную Жрицу, по слухам, велел плотски утихомирить, что и было исполнено солдатами местного гарнизона. Неплохо зная Иеронимуса, Бальтазар Фихтеле ни секунды не сомневался в том, что отец инквизитор вытворил все то, что ему приписывают. Возможно, и не только это. Страшновато студенту. Но деваться некуда – послан за Мракобесом. Долго ходил вокруг да около, как будто прицеливался. Три этажа, подвал – вон то самое здание, из-за стены видать. Толстые стены, как у крепости. Тяжелые двери, обитые железом, – как будто плющ вырос на досках, впился в их поверхность, растопырил пальцы-листья. Покружив так и эдак, Бальтазар смирился с тем, что иного выхода нет, кроме как постучать. И стукнул. Раз, другой. В оконце каземата мелькнул огонек, шевельнулась тень. Бальтазар замер. Лязгнул засов, и тяжелая дверь – такая неприступная – отворилась без худого слова. Знакомый голос произнес из темноты сада: – Входи, Фихтеле. Ежась, бывший студент вошел. Цитадель мракобесия, столь охотно раскрывшая ему свои объятия, не была ни мрачной, ни холодной – по крайней мере на первый взгляд. И Ремедий Гааз, с которым он столкнулся нос к носу, мало чем отличался от того, прежнего. Широкоскулое простое лицо, ясные глаза. В руке свечка, воск стекает на пальцы – подсвечника не то нет, не то не нашел. Ремедий вовсе не был удивлен неожиданным появлением Бальтазара. И, кажется, не обрадовался встрече. Бальтазара это вдруг царапнуло. Все-таки не первый год знакомы… Ремедий повернулся, пошел через сад. Фихтеле поплелся за ним. Они вошли в дом, где Ремедий сразу нырнул в узкую, как ущелье, лесенку и лихо побежал наверх, показывая дорогу. Бальтазар – следом. О нижнюю ступеньку споткнулся, едва не упал. Ремедий привел его в большую комнату с низким потолком и узкими окнами, выходящими в сад. Бальтазару невольно подумалось о том, каким старым был этот монастырь. С него, собственно, и начался город Хербертинген. На массивном обеденном столе Бальтазар увидел разобранную аркебузу, несколько промасленных лоскутов, шомпол. Очень большой ломоть хлеба с прилипшим к нему куском жареного мяса непринужденно соседствовал с оружием. Тут же стоял гигантский кубок, наполовину наполненный местным красным вином. И треснувший рожок для пороха, пустой. – Садись, – сказал Ремедий своему гостю. Водрузил новую свечку в канделябр, где стояли еще четыре, запалил их тоже. Поискал в полутьме, чем-то грохнул. Булькнула жидкость, как в алхимическом тигеле. Наконец перед Бальтазаром был поставлен второй кубок, с таким же красным вином. Бальтазар отпил и по-дурацки сдавленно хихикнул. Как вчера расстались!.. Как будто не лежит между ними Раменсбург и все, что там случилось. – Черт побери, Ремедий… – начал Фихтеле и тут же прикусил язык. Ничего умнее не придумал, как поминать нечистого в присутствии инквизитора. Ремедий сунул в рот остатки мяса, приложился к вину и, все еще жуя, потянулся к своей аркебузе. – Не знал, что ты еще и механикус, – заметил Бальтазар еще более неуклюже. Ремедий не ответил, возился с замком. Чувствуя себя дураком, Фихтеле усерднее налег на вино. – Зачем пришел? – спросил вдруг Ремедий. Бальтазар поперхнулся. – Так, повидаться, – выдавил он наконец. – А раньше почему не приходил? Там, в Раменсбурге? Глаз не поднимает от своей работы, спрашивает как бы между делом. Аккуратно, точно двигаются грубые руки Ремедия, крестьянина и солдата. Монашеская одежда на нем выглядит сущим недоразумением. – Все не мог поверить, Ремедий, что это ты, – выпалил Бальтазар. – Мог бы спросить, – спокойно сказал Ремедий. Бальтазар промычал что-то невнятное. Свечки трещали в тишине. Хорошенькая встреча двух бывших ландскнехтов, товарищей по оружию. – Проклятье, Ремедий, я боюсь тебя, – сказал Фихтеле, подавленный. Ремедий оперся подбородком о ладонь, уставился на него. Если бы Бальтазар Фихтеле, когда молол языком у солдатского костра, почаще взглядывал в сторону Гааза, он узнал бы этот взгляд – простодушный и испытующий. Как всякий крестьянин, Ремедий не доверял никому. И, как всякий крестьянин, все равно попадался на удочку. Но в те дни Фихтеле мало обращал внимания на Ремедия. Ему интересно было в компании Шалька, который и заразил бывшего хайдельбергского студента тем, что Эгберт называл «пороховой горячкой». – Помнишь ту женщину, Рехильду Миллер? – неожиданно спросил Бальтазар. Ремедий кивнул. – Красивая, – сказал он просто. Бальтазар покусал губы. – Она, эта женщина… Хильда… была моей любовницей, – сказал Бальтазар. – Ну, недолго, но все же… – Мы знали, – сказал Ремедий. Бальтазар опешил. – Почему тогда вы не арестовали меня? – Не было смысла. – Никогда не понимал нашего капеллана, – сказал Фихтеле и покачал головой. Ремедий пожал плечами. – А кто тебя просит понимать его? – Я видел, как Рехильда изгоняет болезни, – сказал Бальтазар. – Вы за это убили ее? – Дар такого целительства – дар власти над людьми, – сказал Ремедий Гааз, явно повторяя чьи-то слова. Сам бы никогда не додумался. Бальтазар смотрел на своего бывшего товарища во все глаза. Задрав длинные одежды повыше колена, Ремедий поставил аркебузу на пол, между ног, и принялся шуровать шомполом. – А власть над людьми – это гордыня, – заключил Ремедий. – Смертный грех. Бальтазар дернул углом рта. – У меня поручение к Иеронимусу, – сказал он. – А, – отозвался Ремедий. – Понятно. Бальтазар помялся еще немного, потом спросил: – Ты можешь его позвать? Ремедий молча встал, сгинул в недрах большого дома. И Бальтазар остался один в пустой темной трапезной. Свечи, аркебуза, вино в бокале. Он покачал головой. |