Онлайн книга «Жубиаба»
— У него было шестьсот мулаток… — Во бугай был, — расхохотался Антонио. Праздник продолжался, кашасы было вволю, и хорошенькие каброши не заставляли себя долго просить, но веселья так и не получилось: все вспоминался Вириато Карлик, — подумать только, ему даже некому было рассказать про свою болезнь! * * * Жоана не раз устраивала Антонио сцены ревности из-за мулаток, с которыми он путался. Не успевала какая-нибудь из них попасться ему на глаза, — глядишь, он уже с нею переспал. В расцвете своей восемнадцатилетней возмужалости и свободы он пользовался неслыханным успехом у городских девчонок: работниц, прачек, лоточниц, продающих акараже и абара [28] . Антонио с ними заговаривал, и все разговоры кончались тем, что он увлекал девчонку на пляж, где они извивались на песке, не чувствуя, как песок набивается в их жесткие курчавые волосы. После этого он больше с ней не встречался. Все эти девчонки проходили по его жизни, словно проходящие но небу тучки, — кстати, они-то частенько и служили ему приманкой для уловления очередной каброши. — Ах, что за глазки, — ну точь-в-точь как эта черная тучка… — И сейчас пойдет дождь… — А мы найдем где спрятаться… Я знаю одно такое местечко — никакой дождь не страшен. И все же он возвращался к Жоане вдыхать дурманящий запах ее затылка. А она изводила его ревностью и лезла в драку, когда узнавала, что он опять валялся на пляже с девчонкой, — она готова была на все — лишь бы удержать Антонио, и, как говорят, прибегала даже к колдовству. Так, она привязала к старым штанам своего возлюбленного перья черной курицы и кулек с маниокой, поджаренной на пальмовом масле; в маниоке было спрятано пять медных монет. И в полнолуние, пока он спал, спрятала у дверей его дома. На вечеринке у Арлиндо Жоана закатила Антонио бешеную сцену только из-за того, что он несколько раз подряд танцевал с мулаткой Делфиной. Она бросилась на соперницу с туфлей в руке, — а предмет раздора помирал со смеху, глядя на дерущихся женщин. Дома Жоана спросила его: — Ну что ты в ней нашел, в этой заразе? — А ты ревнуешь? — Я? Да у нее кожа, как на старом чемодане, — вся потрескалась. Не понимаю, чем только она тебя прельстила. — Тебе и не понять. У всякой свои секреты… И Антонио Балдуино смеялся и опрокидывал Жоану на постель, жадно втягивая ноздрями аромат ее волос. Он вспоминал, как они познакомились. На празднике в Рио-Вермельо Антонио играл на гитаре. Там он еще издали заприметил Жоану и, как говорится, положил на нее глаз. Девчонка сразу в него влюбилась. На другой день, в воскресенье, они пошли на утренний сеанс в «Олимпию». И тут она ему принялась плести какую-то длинную историю и все только затем, чтобы уверить его в своей невинности. Антонио ей поверил, но это его только разочаровало. И на следующее свидание он пошел просто от нечего делать. Они гуляли по Кампо-Гранде, и он молчал, потому что невинные барышни его не интересовали. Но когда Жоане уже нужно было спешить на работу, она вдруг созналась, что обманула его: — Ты такой добрый, ты не будешь меня презирать… Я тебе хочу сказать правду: я не девушка… — Вот как! — Меня совратил мой дядя, он жил у нас в доме. Три года тому назад. Я была одна, мать ушла на работу… — А твой отец? — Я его никогда не видела… А дядя воспользовался случаем, что дома никого, набросился на меня и взял силой… — Вот негодяй! — В глубине души Антонио не слишком осуждал дядю. — Больше у меня за все эти три года никого не было… Теперь я хочу быть твоей… На сей раз Антонио разгадал, что история с дядей была тоже сплошным враньем, но он не стал уличать Жоану. Работа была забыта, и поскольку другого прибежища у них не было, он повел ее на портовый пляж, где стояли корабли и били о берег волны. А потом они сняли эту комнатушку в Кинтас, где Жоана каждый божий день рассказывала ему о себе очередные небылицы или упрекала его в изменах. Антонио больше не верил ее россказням, и все это уже начинало ему надоедать. * * * В один из непогожих бурных вечеров Антонио сидел в «Фонаре утопленников», беседуя с Жоакином. Завидев только что вошедшего, непривычно мрачного Толстяка, Жоакин закричал: — А вот и Толстяк! — Вы знаете, что случилось? — Знаем — грузчики выудили очередного утопленника… Утопленники в порту были не редкость, и все уже к этому привыкли. Но Толстяк закричал: — Но это Вириато! — Кто? — Вириато, Карлик. Они выскочили из таверны и бегом бросились к пристани. Возле утопленника толпился народ. Должно быть, тело пробыло в воде не меньше трех дней — так оно распухло и почернело. Широко открытые глаза, казалось, пристально смотрели на собравшихся. Нос был уже наполовину отъеден рыбами, а внутри трупа хозяйничали рачки, производившие странный шум. Тело подняли и понесли в таверну. Там сдвинули два стола и на них положили мертвеца. Слышно было, как в мертвом теле возятся рачки: звук этот напоминал позвякиванье колокольчиков. Сеу Антонио взял с прилавка свечу, но не решался вложить ее в распухшую руку утопленника. Жоакин сказал: — Чтобы вырасти, ему нужно было утонуть… Толстяк шептал заупокойную. — Бедняга! Никого-то у него не было… Посетители подходили посмотреть на мертвеца. Женщины, едва взглянув, отшатывались в ужасе. Сеу Антонио так и стоял со свечой: никто не отваживался дотронуться до трупа. Тогда Антонио Балдуино взял свечу и подошел к телу товарища. С трудом раздвинув его разбухшие пальцы, он вложил в них свечу и обвел взглядом столпившихся людей. — Он был один, как перст. Он все хотел отыскать дорогу домой, вот и бросился в море. Никто не понял слов Антонио. Кто-то поинтересовался, где жил Вириато. В таверну вошел Жубиаба. — Доброго вечера всем. Что тут у вас приключилось? — Он все искал глаз милосердия, но так его и не нашел. И тогда он себя убил. У него не было ни отца, ни матери, не было никого, кто хоть раз бы о нем позаботился. Он умер, потому что так и не увидел глаз милосердия… Жубиаба заговорил на языке наго, и как всегда непонятное это бормотание заставило всех содрогнуться. Толстяк подробно, со слезами в голосе рассказывал историю Вириато Карлика одному из посетителей. Однажды, если верить его рассказу, Карлику явилась женщина в лиловых одеждах в окружении трех ангелов… Это была его покойная мать, и она звала его к себе на небеса. |