Онлайн книга «Мертвое море»
|
— Я верю. Процессия входила в дом Гумы. Старый Франсиско кричал: — Входи, народ, входи, этот дом для всех. В тесноте, да не в обиде… Когда доктор Родриго и дона Дулсе прошли мимо, он спросил: — О чем говорили? Свадьба-то скоро? Доктор Родриго отозвался: — Мы говорили о чуде. — Время чудес миновало… — засмеялся Франсиско. — Нет еще, — горячо отрезала дона Дулсе. — Но чудеса теперь иные. Луна входила в дом через окошко. Жеремиас принес гитару. Другие взяли с собой гармоники, и негр Руфино тоже прихватил свою шестиструнную. Голос Марии Клары был сегодня достоянием всех. И стали петь песни моря, начав с той, где говорится, что ночь дана для любви (и при этом все улыбались Гуме и Ливии), и кончив той, где говорится о том, как сладко умереть в море. Танцы, конечно, тоже были, И все хотели танцевать с невестой и пили тростниковую водку, и ели сласти, присланные доной Дулсе, и фасоль с вяленым мясом, приготовленную старым Франсиско под руководством Руфино. И смеялись, смеялись, забыв и о сырости ночи, и о южном ветре, особенно хлестком в июне. Скоро праздник святого Жоана, и костры зажгутся по всему побережью, потрескивая в темноте. Гума ждал, чтоб все ушли. С тех пор как он увез тайком Ливию и обнимал ее на песке заводи в ту бурную ночь, ему ни разу не удалось даже дотронуться до нее. А с того дня его чувство к ней все росло и росло. Он смотрел на гостей, которые смеялись, пили, разговаривали. Совершенно очевидно, что рано домой не собирался никто. Шкипер Мануэл рассказывал длинную историю о какой-то драке: — Он ему как даст… И туда его, и сюда. От бедняги только мокрое место осталось… Попросили Руфино спеть. Ливия положила голову на плечо Гуме. Франсиско потребовал тишины. Руфино тронул струну своей гитары, голос его разнесся по комнате: Деньги миром управляют, Управляют миром деньги… Песня продолжалась. Голос певца был стремителен, как волны в бурю. Строки набегали одна на другую: Яму вырою большую, Мачту в яме укреплю И за косы пришвартую Ту, которую люблю. И взглядывал на мулаточек, сидевших у стены, и пел именно для них, ибо ему нравилось менять женщин, а женщинам нравилось лежать с ним на песке прибрежья. Про него говорили в порту, что он «лодочник хоть куда, как ударит веслом, так и причалит где надо»… А на это большая ловкость нужна… Нас учили наши предки, Как кому невесту брать Ягуару — прыгать с ветки, А змее — в земле копать. Эдак тот, а этот так, Ведь любовь-то не игрушка, И пастух, коль не дурак, Знает, где его телушка. Все вокруг смеялись, мулаточки так и стреляли глазами в Руфино. Шкипер Мануэл сопровождал задорную мелодию, крепко ударяя себя ладонями в колени. Руфино пел: Как узнать, кому печальней, Коли дурь-то забрала: Бьет кузнец по наковальне, Ну, а поп — в колокола. И теребил струны гитары. Ливии нравились задорные куплеты, хотя она, конечно, предпочла бы какую-нибудь из старых песен про море из тех, что пелись только в здешних местах. В них говорится про такое важное… Руфино заканчивал: Я боль зубная сердца, Я послан за грехи, Я жечь могу без перца, Пеку я без муки. Скажу, чтоб не забыли: Я — куст, моя любовь, Вчера меня срубили, Я нынче зелен вновь. После всех этих хвастливых намеков Руфино полошил наконец гитару в уголок и стал стрелять глазами по сторонам: — Спляшем, что ли, народ, день-то сегодня радостный… Пошли плясать. Гармоники просто изнемогали, сходясь и расходясь, как волны. Шкипер Мануэл рассказывал доктору Родриго: — Дни идут суровые, доктор. Плавать сейчас куда как опасно. Этой зимой много людей останется у Жанаины… Шум праздника разносился до самой пристани. Пришел сеу Бабау, принес несколько графинов с вином, это был его подарок новобрачным. На сегодня он закрыл «Звездный маяк», все равно никто не придет, весь народ здесь собрался… И сразу же подхватил даму и закружился по зале. Самба набирала силу, пол гудел под ногами, отстукивающими чечетку. Потом пела Мария Клара. Ее голос проникал в ночи, как голос самого моря. Гибкий, глубокий… Она пела: Ночь, когда он не вернулся, Ночью печали была… Голос ее был нежен, несмотря на силу. И, казалось, исходил из самой глуби морской и, как и тело ее, пахнул сырым песком прибрежья и соленой рыбой. Все в комнате сидели тихо и слушали полные внимания. Песня, которую она пела, была их исконной песней, песней моря: Он ушел в глубину морскую, Чтоб остаться в зеленых волнах. Старая морская песня. Почему говорится в них всегда о смерти, о печали? А между тем море такое красивое, вода такая синяя, луна такая желтая. А слова и напевы этих песен такие печальные, от них хочется плакать, они убивают радость в душе. Отправлюсь я в земли чужие, Не плачьте, друзья, надо мной, Уплыл туда мой любимый Под зеленой морскою волной. Под зеленой морскою волной уплывут когда-нибудь все эти моряки. Мария Клара поет, ее любимый тоже проводит все дни и ночи на море. Но она и сама родилась на море, возникла из моря и живет морем. Поэтому песня эта не говорит ей ничего нового, и сердце ее не сжимается от страха, как сердце Ливии, от слов этой песни: Под зеленой морскою волной… Зачем Мария Клара поет эту песню на ее свадьбе? — думает Ливия. Словно она — враг ей. И сам голос ее подобен подступающей буре. Старуха, много лет назад потерявшая мужа, плачет в углу. Морская волна уносит все… Море и дарит и отымает. Все дарит, все отымает. Мария Клара поет: Отправлюсь я в земли чужие… К этим землям отправятся в свой день все моряки. К далеким землям Айока… Гума улыбается, полуоткрыв губы. Ливия опускает голову ему на плечо, впервые чувствуя страх за жизнь любимого. А если он когда-нибудь останется в море, что будет с нею? В песне поется, что все уйдут в свой день «под зеленой морскою волной». Ливия дышит прерывисто. Песня кончается. Но в холодной июньской ночи голос этой песни не молкнет, достигая набережной, кораблей, шхун и рыбачьих лодок. И стучит и стучит в сердца всех людей, собравшихся сегодня в доме Гумы. И чтоб забыть голос этой песни, все снова пускаются в пляс, а кто не пляшет, тот пьет. Манека Безрукий подымает большую чашу и кричит: — Пейте! Крепка проклятая! Дождь падает за окошком. Тучи скрыли луну. |