Онлайн книга «Что там, за дверью?»
|
Если это не доктор Пенроуз… Если это кто-то, с кем он еще не имел чести познакомиться… — Я доктор Йонатан Штейнбок, — самым радушным тоном, на какой был способен, сказал он и посмотрел на часы: пять тридцать восемь, до срока больше шести часов, слава богу, есть еще время… — А вы, если не ошибаюсь, доктор Эндрю Пенроуз? — Доктор, да… — пробормотала она. — Странно, что — после всех ваших гнусных манипуляций я еще помню собственное имя. — Я не… — Да я вижу, что вы не, доктор Штейнбок, — сказала она с неуловимым оттенком презрения и собственного превосходства. — Вы-то что делаете в этой компании сволочей из военной разведки? — Я… — она что, узнала его? Странно. С доктором Пенроуз Штейнбок наверняка никогда не встречался, она микробиолог, он психиатр, она работала в Пенсильвании, он в Хьюстоне, они даже не могли бывать на одних и тех же конференциях. Может, это опять не та, кто ему нужен, а… Кто теперь? — Не узнаете? — спросила она. Взгляд ее стал ясным, чуть насмешливым и строгим, как у его учительницы американской литературы из последнего класса школы: только она могла одним своим взглядом заставить Йонатана прочитать до завтра длинный и нудный отрывок из Драйзера, а потом еще и пересказать своими словами, что было вообще бессмысленно, о чем они с ней спорили уже после того, как она поставила ему низкую, какую только могла, оценку на экзамене. Карие глаза с зеленоватыми точечками. Как у кошки. — Вы ведь доктор Пенроуз? — сказал он неуверенно. — А кого еще вы собирались встретить в одиночной камере армейской тюрьмы в Гуантариво? — насмешливо спросила она. — И поскольку вы здесь, из этого с неизбежностью следует вывод о том, что они решили, будто что-то не в порядке с моей психикой, потому что, по их мнению, которое представляется им единственно возможным, ни один нормальный американец не станет в наши дни — особенно после одиннадцатого сентября — сотрудничать с террористическими организациями. — Скажите, доктор Пенроуз, — произнес Штейнбок, справившись наконец с волнением, — в последнее время… месяцы, я имею в виду… вы не замечали у себя… ну, скажем так, проблем с памятью? Будто выпадают какие-то моменты жизни. — Нет, — отрезала она. — Я знаю, на что вы намекаете. Расстройство множественной личности. Интересно. Кто мог ей сказать об этом? Не он — он-то с этой женщиной встретился впервые. Майор? Джейден раньше не имел об этой болезни ни малейшего понятия. Неужели субличности, уживавшиеся в ее психике, имели друг с другом какие-то духовные связи? Этого нельзя было исключить, конечно; Штейнбоку были известны, по меньшей мере, три случая из истории психиатрии, когда множественные личности общались между собой, сообщая полезную для общего выживания информацию. Но это — в стандартной (если такая вообще существует) ситуации болезненного расстройства, а не в данном случае, когда… И к тому же ни с профессором Берналом, ни с Тедом, ни тем более с Алисой он не вел никаких разговоров об умственных расстройствах, это доктор помнил точно. — Что вы об этом знаете, доктор Пенроуз? — спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза. — Об РМЛ? — переспросила она. — Только то, что смогла прочитать в той паре журналов, которую мне удалось достать… там, где я была. Возможно, она думала, что он спросит теперь: «А где же вы были?», и тогда доктор Пенроуз изобразит возмущение и прочитает лекцию о национальных приоритетах, антиглобализме, борьбе с американским гегемонизмом… какие они там еще идеи исповедовали, не панисламизм же, в конце концов, в Латинской Америке исламский радикализм еще не пустил таких корней, чтобы… — Вы искали статьи именно о расстройствах множественной личности? — демонстративно удивился Штейнбок. — Почему? Эндрю Пенроуз посмотрела на него изучающим взглядом, будто пыталась по внешнему виду оценить умственные способности собеседника. — Доктор, — сказала она, — давайте начистоту: сколь-ко личностей вы во мне обнаружили? — Пока три, — не стал он отпираться. — Кроме основной личности, то есть вас. — Три, — задумчиво сказала Эндрю Пенроуз. — Немного, верно? В тех статьях, что мне попались, я читала о двадцати шести… — Вы имеете в виду Билли Миллигана? — кивнул Штейнбок. — Да, это была популярная история не только в медицинских кругах. К сожалению, не только в медицинских. Об этом парне даже роман написан. [1] Если бы пресса не устроила по поводу Миллигана сенсацию, для него лично все могло закончиться куда более благоприятным образом. — Его не упекли бы в сумасшедший дом? — осведомилась доктор Пенроуз. — Не думаю, что была бы какая-то разница… — Как, — сказал он и немного помолчал, чтобы сформулировать вопрос. Решил, что лучше играть в открытую, и продолжил: — Как вам стало известно о том, что вы страдаете расстройством множественной личности? Насколько я понимаю, там, где вы жили в последние годы, не существовало психиатрической службы? — О том, что со мной происходит что-то необычное, я знала с детства, — спокойно, как о чем-то обыденном, сказала она. — Сколько себя помню. Не знала, как это называется… — И никто не обратил внимания? — поразился Штейнбок. Если так, это действительно был уникальный случай. — Никто, — отрезала она. — Я держала их всех в узде. А некоторые мои странности окружающие объясняли моей впечатлительностью и игрой буйной фантазии. — Вы можете заставить их появляться и прятаться по вашему желанию? — уточнил Штейнбок. Это было очень важно, никто из известных ему больных не обладал такой способностью, большая часть вообще не подозревала о собственной болезни, а оставшиеся не только не умели управлять сменой личностей, но даже и не знали, какая из них появится следующей. — В большинстве случаев — да, — кивнула доктор Пенроуз. — Вы можете заставить их вообще не появляться? — Нет, — покачала она головой. — Это ощущение… Как бы его лучше описать… Будто что-то распирает изнутри. Не в голове, точнее — не только в голове, все тело будто становится надувным шариком, и воздух все поступает, терпишь какое-то время и иногда удается дотерпеть до того момента, когда шарик начал сдуваться, и тогда все проходит. Но чувствуешь себя после этого отвратительно: потеря сил, озноб, жажда… А иногда не выдерживаешь давления и позволяешь… Что происходит потом — не знаю, не помню. Будто теряешь сознание, а потом приходишь в себя — шарик уже сдулся, остается ощущение усталости, смотришь на часы и отмечаешь, что продолжалось это час… или полчаса… иногда два, но не больше. Больше никогда не было. «Сейчас было больше, — подумал Штейнбок. — Алиса… Это продолжалось трое суток». — И вы не знаете, кто в это время… |