Книга Орел в песках, страница 57 – Саймон Скэрроу

Молодой центурион снова взглянул на приближающегося противника и попытался представить, каково этим людям сейчас. Большинство из них — обычные крестьяне, которых толкнули в бой нескончаемая тяжесть и несправедливость жизни. Это поддержит их дух какое-то время, но им не хватает подготовки, опыта и уверенности профессиональных солдат — вроде бойцов Второй Иллирийской когорты. О чем думали крестьяне, топая по пыльной равнине и глядя на толстые стены форта Бушир, с его приземистыми угловыми и надвратными башнями? Неужели их не охватывал страх, несмотря на численное превосходство? Катон очень надеялся на это — и ради себя, и ради них самих. В убийстве крестьян нет никакого удовольствия, не говоря уж о славе. Это грязная, неблагодарная и неприбыльная работа, которая только добавит несчастий народу Иудеи. Если победит Рим, если Катон, Макрон и солдаты сумеют сдержать врага, это только подольет масла в пламя гнева и ненависти к Риму, переполняющему сердца местных жителей. А если победит Баннус, понял Катон, пример Бушира всколыхнет всю провинцию. Толпы вольются в армию Баннуса, и не будет спокойной жизни ни для одного гарнизона от Египта до Сирии. И что тогда? Насколько Катон знал этих людей, не будет ни мира, ни независимой Иудеи. Местные слишком разделены на классовые и религиозные группировки, чтобы действовать заодно. Рано или поздно Иудея будет разорвана гражданской войной и поглощена другой империей — Римом или Парфией. Так всегда было в истории Иудеи.

Катон улыбнулся, обнаружив, что жалеет несчастных крестьян, выстраивающихся перед ним.

Баннус остановил армию в полумиле от форта, в сгущающейся темноте, и встал лагерем. Когда закатное свечение солнца растаяло, на ясном небе появились яркие звезды. Звуки из вражеского лагеря доносились через пески до форта. Прислушавшись, Катон различал взрывы смеха и пение; время от времени раздавались приказы. Один за другим разгорались костры, яркие пятна света залили пустыню и плотные круги людей, жмущихся к огню, пока ночь принимала их в холодные объятия.

Макрон подождал еще немного, чтобы убедиться, что враг устроился на ночлег, и приказал спускаться бойцам, свободным от дежурства. Солдаты протопали со стены и резво направились в казармы. Некоторым удалось быстро заснуть, другие не могли унять возбуждение, которое наблюдал Катон, когда они смотрели на приближение врага. Наконец Макрон позвал Катона, и друзья вернулись в квартиру префекта поужинать с другими офицерами. Скрофа и Постум сидели далеко от префекта и не поднимали глаз, чтобы не встретиться взглядом с Макроном или Катоном. Настроение упало, хотя Макрон приказал интенданту принести лучшие кувшины из винных погребов Скрофы. Понимая, что другие офицеры смотрят на него, Макрон держался невозмутимо и не показывал, что его волнует присутствие врага. Он даже попытался рассказывать непристойные шутки, а под конец ужина произнес тост за неминуемую победу. Офицеры изобразили воодушевление и затем отправились по своим комнатам в конце каждой казармы.

— Да, оглушительный успех, — пробормотал Макрон, когда разошлись все, кроме Катона, который вылавливал финики из стоящей перед ним чаши. — Прямо хоть сдавай форт Баннусу — и дело с концом.

— Они будут храбро сражаться, когда придет время, командир.

— Да ну? И что заставляет тебя так думать, мой почтенный ветеран?

Катон взглянул на Макрона.

— Им некуда деваться. Сражайся или умри.

— Какая неожиданность, — проворчал Макрон. — Послушай меня, Катон, если бы это были легионеры, а не вспомогательные когорты, дух был бы иной. Они бы жаждали схлестнуться с Баннусом и его бандой.

— Может быть, и эти чувствовали бы то же самое, если бы Скрофа и Постум не поработали с ними. Это вопрос руководства. Целые месяцы ими командовали плохо, пока не появился ты. Тебе не хватило времени поднять их боеготовность.

— Может быть, — отозвался Макрон. — Что ж, первая атака взбодрит их, как шило в задницу.

— Надеюсь, что нет, — улыбнулся Катон. — Меньше всего нам нужны раны.

В ответ на натужную шутку Макрон поморщился.

— Это не смешно, Катон. На кону наша жизнь. — Он фыркнул. — На кону судьба всей проклятой провинции. Так что, пожалуйста, давай без тупых насмешек. Только если сначала выпить мех вина… Впрочем, все равно.

— Ясно, командир. Шуток больше не будет.

— Хорошо. — Макрон, задумавшись, замолк. Потом вдруг повернулся к Катону: — А как, по-твоему, это делал Веспасиан?

— Делал что, командир?

— Готовил офицеров к битве. Помнишь, во Втором легионе Августа каждый раз, как нам предстоял бой, легат находил несколько слов, произносил тост, и мы отправлялись к солдатам, горящие желанием воевать. Как у него получалось?

Катон вспомнил бывшего командира: коренастая фигура, редеющие волосы, обрамляющие лицо с грубыми чертами, решительный низкий голос, который мог и очаровать, и наказать солдат. Трудно было определить, что делало легата таким человеком, за которого можно пойти на смерть. Возможно, вера в то, что и он, если понадобится, умрет за тебя. В чем бы ни заключался секрет лидерства, решил Катон, ясно, что кто-то владеет им, а кто-то — нет. Макрон был из первых, только его стиль был не такой, как у Веспасиана.

Катон улыбнулся.

— Я не знаю ответа.

— Прекрасно. Спасибо, — печально ответил Макрон.

— Не сердись, командир. У тебя хорошо получается. Я пошел бы с тобой на край света.

Макрон посмотрел с удивлением:

— Ты это всерьез?

— Да, командир. Когда солдаты узнают тебя получше, они скажут так же. Нас ждет битва, так что очень скоро они увидят нового префекта в деле. Может, именно так было у Веспасиана.

— Что?

— Польза примера. Мы шли за ним, потому что видели его в бою. Он проявил себя в деле. А если командир так поступает, этим он и завоевывает солдат. Ты сделаешь это во Второй Иллирийской когорте.

Макрон задумчиво поскреб подбородок, наполнил чашу Катона, наполнил свою и произнес тост:

— За тех, кто ведет за собой.

— За них, — кивнул Катон.

Молодого центуриона разбудили за час до рассвета. Солдат мягко потряс его за плечо.

— Командир, префект зовет тебя.

Катон моргнул, зевнул и протер глаза.

— Ясно. Где он?

— На главных воротах, командир.

— Прекрасно, скажи ему — сейчас буду.

— Есть, командир. — Боец отсалютовал и повернулся к двери. Катон скинул одеяло и спустил ноги на пол. При свете лампы, оставленной солдатом на столе, центурион натянул сапоги, зашнуровал их и потянулся, прежде чем вставать. Потом надел кольчугу, взял шлем, пояс с мечом и отправился к Макрону. Снаружи было холодно; шагая к главным воротам, Катон глядел на казармы по обеим сторонам улицы, залитые слабым сиянием звезд. Неясный отблеск света пробивался в щели двери или оконной рамы — солдаты, которым не удалось уснуть, коротали время за игрой в кости, вырезанием и всем прочим, чем занимаются солдаты, ждущие боя.