Книга Центурион, страница 55 – Саймон Скэрроу

— Несите в эмпиреи, — изрек он со значением, вслед за чем нагнулся и с напутственной нежностью притронулся к плечу страждущего. — О тебе позаботятся, друг мой. Ты успокоишься, и боль твоя пройдет.

Он выпрямился, давая санитарам переложить раненого на носилки. Они подняли их и понесли. Хирург между тем накренил голову и критически оглядел руку Катона.

— Ну что, давайте посмотрим.

— Да пустяк, — с деланой беспечностью сказал Катон. — Всего-то в мякоть. Кость цела.

— Об этом позвольте судить мне. Стойте тихо, пока я осматриваю.

Хирург закатал Катону рукав туники до самого плеча и внимательно осмотрел порез, чутко пробуя ранение пальцами. Катон, стиснув зубы, смотрел перед собой, пока врач сам не выпустил руку.

— Рана достаточно чистая. Заживет, если ее заштопать.

— Что сделать?

— Наложить швы. — Хирург похлопал Катона по плечу и указал на комнату в конце коридора. — Вам сейчас туда. У меня есть один очаровательный врачеватель, который о вас позаботится.

— Мы с ним уже встречались, — догадался Катон.

— Вот как? Ну и хорошо. Пусть вас не обескураживает то, что это женщина. Мне говорили, от нее здесь больше толку, чем от всех санитаров, вместе взятых.

— Справедливо, — кивнул Катон, и хирург, извинившись, заспешил к своим пациентам.

Катон отправился по коридору не в самом лучшем расположении духа от предстоящего возобновления знакомства с этой острой на язык дочкой посланника. Когда он вошел, в комнате через высокое окно уже дымчато сиял луч утреннего солнца, заполняя пространство чудным золотистым светом. Юлия заботливо обматывала тряпицей голову пехотинцу из Второй Иллирийской.

— Сейчас освобожусь, — не оборачиваясь, устало сказала она. — Подождите за дверью.

Катон приостановился в глухом раздражении: вот незадача. Ведь надо поскорее возвратиться к Макрону и попасть на разговор с посланником. Да и перспектива очутиться наедине с этой своенравной зазнайкой действовала угнетающе. Типичная представительница своего сословия: чопорная, заносчивая, непреложная в своей уверенности, что все и вся должны ей с ходу подчиняться. Так и тянет ей перечить. Катон для успокоения глубоко, но тихо вздохнул и, вместо того чтобы выйти, присел на скамью у двери. Дочь посланника между тем не отрывалась от своего занятия.

— Ну вот, — сказала она солдату, аккуратно довершая перевязку. — Теперь тебе нужен покой, денек или два.

— Покой, моя госпожа? — рассмеялся тот в ответ. — Да я был бы счастлив. Только сомневаюсь, что это допустит мой префект. Он у нас ох как крут.

— В самом деле? — улыбнулась Юлия. — Такой уж строгий?

— О-о, спасите меня боги, госпожа. Суров, как Цербер, глазаст, как Аргус. [21] Гоняет нас, как рабов, с той самой поры, как мы вышли из Антиохии. На лицо вроде и молод, а в душе такой, знаете, деспот, что…

Катон звучно кашлянул, и они оба на него обернулись. Солдат мгновенно вскочил и застыл навытяжку, таращась Катону куда-то поверх макушки. Рот у него приоткрывался и закрывался в ожидании вероятного разноса. Катон секунду-другую неподвижно на него смотрел, после чего перевел взгляд на женщину.

— У вас с ним все?

— Да, префект Катон. А у вас?

— Он солдат, и будет выполнять свой долг сообразно тому, как укажу я, видя его в строю.

— Но никак не раньше, чем он готов будет встать в строй?

— Позвольте решать это мне, — чопорно сказал Катон. — Солдат, ты свободен. Возвращайся к себе в центурию.

— Слушаю, господин префект.

Пехотинец отсалютовал и быстрым шагом вышел из комнаты, подальше с глаз деспота-командира. Катон все это время сидел на скамье. Юлия какое-то время безмолвно на него смотрела, после чего нетерпеливо уперла руки в бедра.

— Ну, так что у нас на этот раз?

— На этот раз от меча, — Катон глазами указал на подсохшую кровавую струйку у себя на руке.

— Тогда подходите сюда, — отрывисто сказала она. — На свет, чтобы я могла как следует рассмотреть. Не заставляйте меня ждать, префект; меня ждут еще и другие.

«Их-то ты привечаешь с улыбкой», — раздраженно подумал Катон, поднимаясь со скамьи и подходя к ней. Дочь посланника взяла его за локоть и подвела к лучу льющегося в окно света.

— Ну что сказать, — подытожила она после недолгого осмотра. — Эту руку вы, похоже, потеряете или сразу, или по частям.

Катон угрюмо поджал губы. Юлия взглянула на него, как ему показалось, с плохо скрытой смешинкой. Насмехается, значит. Ему стало горько.

— Солдат получает раны по долгу службы, госпожа. Причем неважно, рядовой ли это пехотинец, как тот, что только что от вас ушел, или офицер. Это входит в понятие о чести. Хотя, может статься, некоторым особам знатного происхождения оно знакомо не вполне.

До Катона лишь сейчас дошло, какой вопиющей бестактностью могут показаться эти слова. Глаза Юлии вспыхнули, но ответила она вполне сдержанно:

— Мой долг мне известен, префект. А ран я последнее время навидалась столько, что и рада бы забыть, да не могу. Была бы признательна, если б вы это учитывали.

Их глаза встретились, и Катон пронзил ее светло-стальным взглядом, какой приберегал для укрощения новоиспеченных рекрутов. Юлия все-таки отвела глаза и возвратилась к ране.

— Повреждены только мягкие ткани. Рана достаточно чистая, но все равно надо ее промыть и заштопать. Позвольте, — она потянулась к стоящей на столе чаше с водой, вынула из нее мокрую тряпицу и, отжав, занесла над резаной раной. — Ну что, давайте по новой. Порядок вы знаете. Будет больновато, но коли уж вы так круты нравом, то вам и боль нипочем.

Катон строптиво зарделся, но на колкость не ответил.

— Меня сейчас ждет с докладом ваш отец. Поэтому был бы признателен, госпожа, если бы вы поскорее закончили перевязку и отпустили меня исполнять мои прямые обязанности.

— Прекрасно, — сухо сказала Юлия.

Она заготовила иглу, суровую нитку и тотчас взялась за работу, протыкая Катону кожу и ровными стежками стягивая рану. Постепенно там образовывалась лиловатая полоска, а отрезок окровавленной нити становился все короче. Все это время Катон со стиснутыми зубами неотрывно смотрел в угол, исправно терпя боль. Наконец Юлия резким узелком поставила в работе точку.

— Ну вот и все, префект.

Вместо слов благодарности Катон ограничился кивком и взял курс на дверь с тайным облегчением от того, что избавляется от общества этой врачующей патрицианки. На выходе в спину ему донеслось:

— Так что, до следующей раны?

— Мгм, — выдавил из себя Катон, прежде чем выскочить в коридор.