Онлайн книга «Пехота апокалипсиса»
|
Это очень повышало безопасность мероприятий и практически не ограничивало право народа на информацию. И не ограничивало право операторов на идиотизм, решил Евгений Касеев после просмотра сырого кадра. Казалось бы – чего проще. Размести камеры, наметь пару-тройку основных и дополнительных точек кадроформирования, выстави звук – и работай. В смысле – следи за съемкой. Максим Зудин, новый оператор Касеева, съемку почти запорол. То есть, если бы этот кадр не был особо нужен, его просто выбросили бы в корзину. Но у Сетевого Информационного Агентства была своя особенная гордость, требовавшая собственных кадров по наиболее важным событиям в мире. И Касееву пришлось сидеть в монтажной уже третий час, пытаясь соорудить из сырого нечто удобоваримое. Каждый нормальный оператор перед установкой кадра должен выставить его границы. Каждый нормальный, формируя кадр в помещении, задает границы по стенам помещения, а не ставит на автоматику. Забыл, сказал Зудин. Касеева оттащили монтажеры, не дав совершить акт членовредительства. Зудин вылетел из монтажной, монтажеры угостили Касеева коньяком и не стали задавать идиотский вопрос. Главный идиотский вопрос ноября, на который Касеев задолбался уже отвечать. Объяснять каждому, почему он перестал работать с Пфайфером, Касеев не мог. Не мог и не хотел. Даже с самим собой он предпочитал не обсуждать этого. Четыре года совместной работы, зачастую в очень вредных для здоровья местах. Три совместные поездки на Территории. Две творческие премии, честно поделенные на двоих. Я больше не работаю с Пфайфером, сказал Касеев новому Главному. Новый Главный как раз зачитал Касееву приказ о назначении его, Касеева, за высокий профессионализм и гражданское мужество редактором отдела новостей, спросил, есть ли у Касеева пожелания... Я больше не работаю с Пфайфером, сказал Касеев. И Новый Главный сказал – хорошо. Генрих Францевич остался в отделе аналитики, и они ни разу больше с ним не разговаривали. Почему, спрашивали Касеева. Мое дело, отвечал Касеев. Может, помиритесь, говорили Касееву. Нет, отвечал Касеев. К чертовой матери, отвечал Касеев. Отцепитесь, отвечал Касеев. Монтажеры вопроса не задавали. Они, как могли, помогали Касееву. Граница кадра плавала, то отсекая куски туловищ у персонажей, то неожиданно выплевывая из себя их руки и ноги. Вот внезапно из воздуха появляется рука с папкой. Потом исчезает. Потом появляется снова. Чиновник из МИДа поворачивается в сторону, делает полшага и теряет половину туловища. При этом улыбается половиной рта. А срез переливается всеми цветами радуги. Нужно маркировать габариты персонажа и наращивать тело через машину. А все это – время, время, время... Что у вас произошло с Пфайфером? Ничего с Пфайфером не произошло. Просто Генрих Францевич, как оказалось, все еще мечтал о карьере. В его-то возрасте! Касеев так патетически пообещал Грифу... – Мы никому ничего не расскажем! О том, что видели... Не выдадим... Пфайфер, нужно отдать ему должное, промолчал, а Касеев искренне полагал, что сможет, что нужно... Гриф тогда сказал правду, он прекрасно знал, что времена молчания на допросах прошли и от желания или нежелания Касеева говорить ничего не зависит. На допросе... на «беседе», как называл ее вежливый человечек в белом халате, Касеев просто не мог молчать. Его выворачивало от желания поделиться впечатлениями, рассказать о пережитом... говорить, говорить, говорить... Химия это была или что-то еще – Евгений Касеев не знал. Понимал, что сейчас его заставляют говорить, что из него выдавливают информацию, но ничего больше в жизни он не хотел так, как отвечать на вопросы человечка. Никто не мог бы отмолчаться. Но Пфайфер умудрился перевыполнить план. Он ведь снимал, как оказалось, все происходившее в Клинике! В кофре, который ему передал тогда капитан, не было сетевого адаптера, но была микрокамера. Пфайфер тогда ничего не сказал Касееву. Пфайфер просто запечатлел все, происходившее с ними и вокруг них. И сам, добровольно, передал отснятое компетентным органам. Они сидели в операторской и приходили в себя. Пытались поверить в то, что все закончилось. Это нужно было переварить. Все это. И шаг сквозь кольцо тоже нужно было переварить. И то, что второе такое же кольцо находилось в подвале их родного Агентства и что один шаг перебросил их на несколько сотен километров и... Здание пострадало не сильно. Разве что вестибюль был разгромлен, куски бетона и мертвые тела были перемешаны и залиты кровью. Суетились люди, с оружием и без, в бронекостюмах и в рваном гражданском. На площади перед СИА дымил танк Территориальных войск. Ствол пушки продолжал пялиться на здание застывшим зрачком, возле стены торгового центра лежал скомканный вертолет Патруля, что-то грохотало за домами... – Какой кадр! – сказал Касеев. – Работаем,– сказал Пфайфер. Он успел уже заскочить в техотдел и взять комплект из резерва. Две камеры взлетели над головой Касеева, давая панораму, одна пошла по расширяющейся спирали вверх, а вторая зависла перед Касеевым. – Давай,– беззвучно шевельнул губами Пфайфер. – Я пока не знаю, что именно здесь произошло,– сказал Касеев, глядя в кадроприемник. Именно эта фраза потрясла зрителей. Глупая, нелепая фраза вдруг отозвалась, зацепила всех. Люди не знали, что здесь произошло. А Касеев был одним из них – растрепанный, в спортивном костюме, со страхом и удивлением рассматривающий все, что было перед зданием СИА и в нем. Потом появился какой-то паренек, лет семнадцати, с автоматом в руке, и потребовал, чтобы корреспонденты вошли в здание. – Тут еще могут стрелять,– сказал паренек.– Артем Лукич велел, чтобы тут не маячили, мало ли что. Они вернулись в здание, к ним подошел мужик лет сорока, в форменной милицейской рубахе, но без погон. В руке у него был пистолет, и мужик, разговаривая с Касеевым, все время пытался пистолет этот куда-то пристроить: в карман брюк, за пояс – словно мешал этот самый пистолет мужику жить, оттягивал руки или даже жег их. Мужика звали Артемом Лукичом Николаевым, был он в звании старшего лейтенанта милиции и в должности участкового инспектора. – Артем Лукич, вы, как я понял, возглавили оборону здания. – Я? – Ну да, вы. Мне сказали так... – Сказали... Ну, раз сказали. – И еще мне сказали, что это вы произвели арест сотрудников спецслужб, которые, возможно, причастны к тому, что здесь произошло. |