Книга Сердце Черной Мадонны, страница 20 – Ольга Володарская

Ирка мамин монолог выслушала и успокоилась немного. Но напоследок Леля огорошила известием, что показываться на родине Лешке пока не надо – обманутый муж ищет наглеца, желая набить ему морду. Ирка очень обрадовалась тому, что брат поживет у нее какое-то время, заверила в том родительницу и, положив трубку, призадумалась, как Лешку найти.

Сначала она не сильно переживала – брат взрослый парень, догадается, как ее можно разыскать. Ждала его с минуты на минуту, но он все не появлялся. «Наверное, снял номер в гостинице, переночует, а утречком приедет», – уговаривала она себя, но волнение не оставляло. Вдруг его побили, ограбили, убили… Ирка всхлипнула и приказала себе успокоиться. Оторвав взгляд от окна – вид темной улицы ее пугал, – она с удивлением обнаружила сидящего в уголке кухни Алана Ку.

– Давно вы здесь? – опешила девушка.

– Минут пять. – Ку был невозмутим и, как обычно, лохмат.

– Я думала, вы не придете.

– От Конопушки не так легко отделаться, я решил забежать на десять минут и смыться.

– И чего же вы сидите здесь? Там веселее. – Ирка кивнула головой на дверь в комнату.

– А я веселиться не умею. Не пью, не курю, танцевать никогда не пробовал.

– И почему же вы такой?

– Как почему? Потому что я гений.

Ирка удивленно вскинула на него глаза. Вроде бы манией величия Ку не страдал, а тут вдруг подобное заявление.

– Вы смеетесь?

– Конечно. – Алан озорно улыбнулся, и Ирка поймала себя на том, что видит его таким впервые.

– Скажите, как человека в Москве найти? – вдруг спросила она. Никогда раньше не думала, что ей придется обращаться за помощью к Ку.

– А кого вы потеряли?

– Брата. Он ко мне поехал два дня назад и все не появляется.

– Тот самый, которого Лешей зовут?

– А вы откуда знаете?

– Да там Конопушка всем девушкам его фотографию в нос тычет, после чего они закатывают глаза и с придыханием шепчут: «Ле-е-е-ша». Он, правда, слесарем работает?

– Правда.

– Я мельком видел фотографию и не понимаю, как с такой внешностью парень не попался на глаза представителю какого-нибудь модельного агентства.

– У нас в Ольгино агентств нет.

– Здесь его быстро заприметят. Могу поспособствовать.

– Вы бы лучше мне найти его помогли.

– Помогу.

Ирка надивиться не могла. Ку, который не обмолвился с ней и парой слов, не касающихся работы, теперь треплется с большим удовольствием и даже грозится помочь. Чудеса!

– Не пойму я вас, Алан. Я целый месяц с вами сдружиться пыталась, а вы – как улитка из раковины не высовывались. Что с вами теперь?

– У меня замедленная реакция. Только теперь понял, что вы это искренне делали.

– Вы что же, никому не доверяете?

– Почему никому? Только женщинам.

Алан почти не соврал. Женщинам он не только не доверял – он их боялся. Именно о своем страхе перед ними он думал, когда вышел из квартиры Ирки и сел в свой «Мерседес» с шофером…

Родился Алан двадцать семь лет назад в маленькой грязной комнатенке, именуемой дворницкой. Мать его, намахавшись метлой и «хряпнув с устатка» водочки, задремала, а когда проснулась от сильной боли, поняла, что рожает. Помочь было некому (жильцы дома либо спят, либо на работе, а мужа у нее отродясь не было), поэтому, «хряпнув» еще стаканчик, она решила справляться сама. И справилась. Роды прошли без осложнений, пуповину она перерезала ножом, которым только что строгала колбасу, сыночка завернула в тряпку. Затем допила оставшуюся водку, кое-как помылась из чайника, а уж потом пошла к телефону-автомату вызывать «Скорую».

Ребенка она назвала Леней, в честь Брежнева. Фамилию дала свою – Кукушкин. Жили они бедно, но весело. Каждый месяц у Лени был новый папа, а еще были песни среди ночи и батарея бутылок для игр. Когда мальчику исполнилось шесть, мама родила ему братика. Назвала его Мишей, как Боярского, и дала тоже свою фамилию. С той поры в дворницкой общей площадью восемнадцать метров проживала семья из четырех человек – мальчики с мамой и сменяющие друг друга папы.

В школу Леня пошел нехотя. Букв он не знал, надеть было нечего, за завтраки заплатить тем более нечем. Мальчик чувствовал себя изгоем, стыдился матери, посещавшей собрания в подпитии, и от стеснения не отвечал на учительские вопросы, хотя урок знал наизусть.

Единственной его радостью был Мишук. Ленька был ему и папа, и мама, и брат. Из своего скудного обеда, который школа выделяла бесплатно, он выкраивал кусочек – то котлетку, то сосиску – и нес Мишке. Брал для него у сердобольных жильцов одежонку, а потом подшивал и украшал помпонами. Один раз поучаствовал в каком-то конкурсе чтецов и выиграл плюшевого медведя, вот и подарок на пятилетие брата.

Младшенький любил Леню безмерно. Вообще, он был удивительным ребенком, на редкость красивым (уж неизвестно в кого, наверняка в анонимного папу, мать-то красотой не блистала), милым, смышленым. Поэтому известие о том, что у Мишука порок сердца, вызвало жалость не только у Леньки, но и у жильцов дома, и у начальника жэка, и даже у собственной матери. Последняя никогда воспитанием своих детей не занималась, считала так: что вырастет, то и вырастет, но болезнь сына ее потрясла. Пить она перестала, ухажеров отвадила и с удивительной энергией начала искать деньги на операцию – хотя в те времена медицина была еще бесплатная, но везти мальчика надо было аж в Ригу, к лучшему специалисту. Собрали приличную сумму, спасибо сочувствующим. Леня тоже принимал участие – ходил по домам своих одноклассников и, сгорая от стыда, клянчил деньги у их родителей. Ради брата он был готов на все!

Леня очень хорошо запомнил тот день, когда нужная сумма лежала перед ними на столе. Мишки дома не было (его забрал в гости сосед, пенсионер Михалыч), мать радостная, розовощекая, похорошевшая без вина, все щебетала, как они вылечат мальчика и он здоровеньким пойдет в школу, скоро ведь уже, и как заживут дружной семьей. Леня ей верил. Впервые он почувствовал к матери любовь. И уважение к ее силе воли, характеру. Он забрал Мишука из гостей, прихватил немного денег и решил устроить брату перед отъездом праздник. Были и карусели, и зоопарк, и кафе-мороженое. Мальчишка захлебывался от смеха весь день, а Ленька не мог нарадоваться, что доставил Мишуку такое удовольствие.

Возвратились они домой вечером. Дверь в их комнатенку оказалась не заперта. Леня вошел, включил свет, хотел было поругать мать за халатность – в доме такие деньги, а она не запирает! – и замер с открытым ртом. На полу, раскинув руки и ноги, валялась их мать. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны, поодаль валялись бутылки и ее несвежие трусы. На заголившемся бедре красовался огромный фиолетовый синяк. Деньги исчезли.