
Онлайн книга «Курьер.ru»
Что говорить — не красавец, конечно. Но как заметил Козьма Прутков: «Не каждому человеку и гусарский мундир к лицу». Тем более в таких обстоятельствах. Ровно гудели турбины, стюардесса, выскользнув из-за спины Андрея, стала разносить шампанское в узких бокалах. Затянувшееся молчание внезапно прервалось несколькими раздельными и четкими хлопками — ладонью о ладонь. — Браво, Андреас! Вы дошли до цели и даже не оставили свое оружие! С одного из сидений поднялся господин Димитриадис, одетый в легкие серые брюки и белую рубашку с бело-голубым шелковым галстуком. За столиком киприот пребывал в компании очаровательной дамы — торгового атташе республики Кипр. Андрею показалось, что его знакомый под хмельком. — Ведь это ваше оружие? — указал Костас на автомат. У Шинкарева еще не прошел тот звериный накат, который вел его на авиабазу. Сейчас у него появилось желание прикладом врезать этому щеголю в челюсть — то-то кровища брызнет, зубы полетят... Он глубоко вдохнул, закрыв глаза, выдохнул. — Не мое. — Значит, вы добыли его в честном бою? — Можно сказать. — Так и скажем. Господа, разрешите представить вам мистера Андреаса Шинкарева, моего российского коллегу и друга, сотрудника фирмы «Лимассол Инве-стментс Лтд». Выдающегося специалиста... в своем роде. После первого эффекта публика не выглядела особенно удивленной — видно, что Андрея здесь ждали, может быть, не в столь экстравагантном виде. Но мало ли что случается — Восток дело тонкое. За шутливым приветствием Костас успел приблизиться к Шинкареву и, дружески обняв за плечи, вывел в тамбур. — Посылка при вас? Больше «хвостов» не оставили? — спросил он быстро и сухо, безо всяких шуток. — «Хвостов» не привел... думаю. А посылка ваша — вот она. — Знаете, что это? — Киприот забрал коробку. — Нет. А что? — Ваша жизнь. Объяснить? — Ну... давайте. В тепле глаза слипались, сильно тянуло ко сну. — Это часть китайских материалов. Я заявил Чену, что вы, Андреас, — больше не требуетесь фирме «Лимассол инвестментс». Со всеми вытекающими последствиями. — И что? — Чен попросил вывезти вас. А в уплату за место на этом самолете передал часть китайских материалов. Так что это — плата. «Так». Это было сильно, конечно. И все-таки кое-что не сходилось. Значит, он до того понадобился Чену, что тот отдал за его жизнь какие-то секретные данные? Даже не сказав ему лично, не взяв никаких обязательств. Может, это приказал Ши-фу? А ему-то зачем? — Чен сам так решил? — спросил Шинкарев. — Не сам. И даже, по его словам, был против — сначала. Но потом кое-кто настоял. Некто весьма решительный. Не догадываетесь, кто бы это мог быть? «Ши-фу? Нет! Крыса... то есть Патриция. Пэт. Черт, как же это...» — Вы блефовали? — спросил он Костаса. — По поводу моей ликвидации? — Если и так, какая разница? По крайней мере, для вашей женщины разницы не было. Что скажете? Андрей предпочел бы промолчать. Однако надо было сказать, хоть что-то. И он сказал: — Она хороший человек. Вот что главное. Ничего больше. Интересно, поймет ли его этот грек? Не чурка же он, в самом деле, не пень с ушами! Хотя обаятельные мужчины бывают совершенно нечутки к эмоциям других. Но этот, кажется, понял. — Спать хотите? — подчеркнуто буднично спросил киприот. — Да, — сознался Андрей. Он был рад закончить такой разговор. — Придется потерпеть. До Сингапура полет короткий, только успеете привести себя в порядок. Тут есть душ, в нем все необходимое. В салон больше не ходите — как помоетесь, загляните к этой девке, она даст вам чего-нибудь пожрать. — К стюардессе? — Именно. Вот ее кабина. Действуйте! — Костас, подождите! Сейчас я до Сингапура, а дальше куда? — Мы на Кипр, на этом аэроплане. А для вас взят билет на рейс «Сингапур — Шанхай — Ташкент — Петербург». — Значит, в Россию? — А что, не рады? — Да нет, все правильно. Извините, еще одно... — Что? — Сами знаете. — По моим сведениям, час назад она была жива. — А Чен? — Что ему сделается? Как говорят у вас в России, живее всех живых. Все, Андреас, меня ждет дама. Маленькая душевая блестела пластмассой стен и хромом приборов. Андрей аккуратно сложил свою бандану, сбросил грязную одежду в черный пластиковый мешок. Оглядев себя в зеркале, остался доволен — тело по-прежнему сильное, жилистое, по-звериному диковатое в этом крошечном стерильно-чистом помещении. Шумела горячая вода, уходя в никелированную воронку; за круглым иллюминатором стояла темнота; самолет чуть покачивался, мерно гудя турбинами. Все было приготовлено — крем и станок для бритья, новая одежда. Чистое разогретое тело, выбритые щеки, благоухающие лосьоном, мягкое свежее белье, тщательно расчесанные после душа волосы — что еще надо? В кабине стюардессы между закрытыми полками и микроволновкой примостился откидной столик с мягким креслом. При появлении Андрея девушка встала, жестом предложила садиться и поставила разогретую пиццу, греческий салат с кубиками пресного сыра и большой бокал красного вина. Когда она склонилась над столиком, в вырезе бордовой формы, обведенном светло-серым воротником, показались груди — загорелые, с легким персиковым отливом и маленьким золотым крестиком, блестящим в темной ложбинке. Поставив еду, девушка вышла из кабины, толкая перед собой передвижной столик с бокалами. «Какая грудь! А вот та баба, на дороге — поимели ее сначала или сразу по горлу чикнули? Может, и сразу — они, когда «рэжут», больше заводятся». Воспоминания не портили аппетит. Шинкарев — профессионал, и для него важней не угрызения совести, а разбор ситуации. Нет храбрости и трусости — есть та или иная степень самоконтроля. «Когда я вел себя хуже всего? На вилле, когда ломанулся спасать Крысу. И после этого мне разрешили сблизиться с ней. То есть после чего именно: после достойного порыва обычного человека или явного прокола профессионала? Желательно бы знать». Вернувшаяся стюардесса убрала посуду и поставила перед ним чашку кофе. Она с удовольствием разглядывала его крупные загорелые бицепсы, покрытые мелкой россыпью веснушек, и квадратные грудные мышцы, обтянутые белой футболкой. Андрею захотелось поговорить. — Спасибо, очень вкусно! Как вас зовут? — Хелене. — Вы живете на Кипре? — Да, в Никосии. — В Лефкоше? — Так говорят турки. Некоторые наши тоже стали говорить, как они — Лефкосия. |