Онлайн книга «Обнаженная натура»
|
Это был, впрочем, не театр, а просто арендованный театром Дом культуры завода электроламп. Кажется, того самого, откуда Родионов похитил стабилизаторы… Впечатление однако с самого начала было изрядно подпорчено. Оказалось, что в самый день премьеры здесь засорился какой-то стояк и при входе им пришлось преодолевать темную вонючую лужу. Хорошо еще, что устроители догадались положить в лужу кирпичи и постелить на них доски. Вонь проникала и в празднично сияющее фойе, поэтому все спешили поскорее пройти в зал. Ольга посадила Родионова в первых рядах и убежала. Родионов впился глазами в сцену. Все ему не нравилось — и черный задник, обсыпанный мерцающими звездами, и столики с электрическими свечами, расставленные по бокам сцены двумя рядами. Все это тонуло в полумраке и только посередине в круге яркого света стоял одинокий стул с прислоненной к нему гитарой. На сцену стали подниматься молчаливые пары. Подчекнуто естественной походкой расходились, рассаживались за столиками, принимались как бы беседовать… Свет в зале померк. Потемнело еще больше и на сцене, она налилась уже подвальной сырой темнотой, так что лица беседующих за столиками едва виднелись. Они были подсвечены снизу слабыми лампочками от свечей и оттого казались страшноватыми, распухшими. Стул с прислоненной гитарой все еще пустовал, когда внезапно и громко задребезжали струны из динамиков, потом вступил голос и началась песня. На сцене показался исполнитель в жилетке, с черной бабочкой на шее. Слабо мерцала длинная серьга в ухе. Он сел на стул, установил гитару на колени и пригорюнился, заслушавшись. И почти все первое отделение он так и просидел на своем стуле, поднимаясь с места после каждой песни и раскланиваясь на крики «браво». «Педик», — решил Родионов. Этот был ему не страшен, не соперник. В перерыве он никуда не уходил, сидел в мягком кресле, почти успокоившись. Он ожидал чего-то гораздо худшего, на деле же оказалось, что все не так страшно, мера пошлости не превышала допустимую. Голос у певца был хорош, слова ничтожны, но самое главное — никаких особенных режиссерских изысков. А короткая пьеска, которая была показана во втором отделении, тоже ничем Родионова не обескуражила. На сцене, то сходясь в тесную кучу, то разбегаясь в разные стороны, плясало десятка два артистов в телесного цвета трико. «Гомики», — примирительно думал Родионов. А потом на сцену выпорхнули девушки в каких-то розовых полупрозрачных марлях. Они плясали, плясали, сходились и расходились, а Родионов все никак не мог определить, где же среди них его Ольга, настолько все они одинаково выглядели — в белых и черных париках, одинаково густо накрашенные. Он не следил за ходом развития сюжета, потеряв нить с самого начала, просто глядел на сцену, как глядят в аквариум и на душе его было покойно. К его немалому удивлению, после того, как пьеса закончилась и грянули аплодисменты, из-за кулис выступил Всеволод Арнольдович Сагатов со своей тростью и несколько раз церемонно раскланялся. Рядом с ним стоял и режиссер, улыбаясь в зал мясными красными губами и посверкивая похотливой оригинальной плешью. Родионов с удовольствием аплодировал вместе со всеми. Минут через десять в буфете его отыскала Ольга. — Ну как тебе? — спросила она. — Великолепно! — похвалил Пашка. — Ты была лучше всех! — Я рада, — сказала Ольга. — А теперь мы вместе идем к Алексею. Тебе там наверняка не понравится, но дай слово, что задираться не будешь. — А нельзя ли вообще туда не ходить? — Нельзя! — отрезала Ольга. — Там все должно решиться. Как и предполагал Родионов, дом, куда они пришли был устроен, само собою, не по-русски. Высокие узкие столики вдоль стен, тарелочки с незнакомой и скользкой на вид едой, пробовать которую он поопасался, подозревая, что это устрицы. Меж столиков размещались двухэтажные никелированные подносы на колесиках с початыми иностранными бутылками. Все это походило на сцену дружеского уик-энда из американского фильма. Приглашенные разбились на отдельные кучки, попивали маленькими глоточками разбавленный алкоголь, пощипывали с тарелочек. Редкие стулья, рассованные по углам, были тут же оккупированы, и Родионову пришлось топтаться, переходя от столика к столику, кочуя из комнаты в комнату. Он то находил Ольгу за разговором с лощеными кавалерами и дамами, то вновь терял ее в запутанных лабиринтах комнат. Где-то в неопределенной глубине квартиры звучала музыка. Раза три во время своих переходов встретился он со Всеволодом Арнольдовичем Сагатовым и трижды церемонно с ним раскланялся. Родионов чувствовал себя довольно скованно и все никак не мог привыкнуть к своему нахождению здесь, в самой сердцевине этого удивительного мирка. Прихватив с подноса длинный стакан с неизвестным напитком, он бесцельно слонялся, не зная, куда бы в конце концов пристроиться и с кем перемолвиться словечком. Внезапно он осознал, что попал в зону чьего-то заинтересованного и, по-видимому, небескорыстного внимания. Он и до этого несколько раз отметил, что все время около него вертится некий молчаливый робкий господин с цветастой косынкой на шее, то подходя поближе, то смещаясь в угол, но как-то неотвязно и ощутимо преследуя его. Родионов, прислонясь к дверному косяку, медленными глотками пил зеленый, невероятно приятный напиток. И тут незнакомец осторожно тронул его за рукав. — В морду дам, — кратко сказал Родионов. — Но как же? — удивился незнакомец, по-бабьи жеманно растягивая слова. — А вот так же, — повторил Родинов. — Дам в морду и поминай как звали… Незнакомец поправил очки и обиженной походкой удалился в другую комнату. Родионов поставил пустой стакан на тележку и взял второй, такой же… То, что показалось Павлу легким и приятным напитком, было судя по последствиям, каким-то очень крепким и коварным алкоголем. Невероятно крепким и невероятно коварным, поскольку уже после первого выпитого им стакана, пол опасно качнулся под ногами у Родионова. Но он уже не придал этому значения. И не было никого рядом, кто бы подсказал, остановил, помог… Пашка, пивший редко, от случая к случаю, катастрофически захмелел. После второго стакана настроение у него стало вдруг превосходным. Все окружающие его люди как-то сразу прояснились для Пашки, он понял о них все. Это были замечательные и милые люди. Он пошел, улыбаясь всем встречным, и пошел он, чтобы разыскать Ольгу и все-все ей сказать, А сказать было что, вернее, неважно что, но нечто чудесное, радостное и счастливое. Слова не важны, ерунда… — Какая вы очаровашка! — громко похвалил он поджарую пожилую брюнетку, разговаривающую в коридоре с молодым подтянутым пареньком. — Ба! — обрадовался он и пощупал полу ее платья. — На вас тоже все фиолетовое! Это очень модный и благоприятный цвет, особенно жгучим брюнеткам. Вернее, я хотел сказать не благоприятный, а благородный, но мне приятнее было сказать благоприятный… |