Книга Мертвая ведьма пошла погулять, страница 75 – Ким Харрисон

II отставил в сторону рюмку виски, к которой так и не притронулся.

— Так кто она такая? — спросил Фарис, подаваясь вперед и изображая пародию на заговорщика. — Ревностная газетчица, пытающаяся раздобыть материал для статьи всей своей жизни?

— Нет ли какого-нибудь заговора, который позволил бы мне ее понимать? — спросил Трент, игнорируя вопрос Фариса. — А то она только пищит да фырчит.

Фарис хмыкнул, подаваясь еще дальше вперед и ставя пустую рюмку та стол в молчаливом требовании повтора.

— Нет. У грызунов отсутствуют голосовые связки. А как долго вы планируете ее держать?

Трент снова взял свою рюмку и принялся ее крутить. Его молчание наводило меня на тревожные мысли. Фарис лукаво ухмыльнулся.

— Ну-ну, Трент, скажите. Что там варится в вашем подленьком умишке?

Стул Трента испустил громкий скрип, когда он подался вперед над столом.

— Знаете, Фарис, если бы я так отчаянно не нуждался в ваших талантах, я бы приказал вас высечь. Прямо у вас в лаборатории. На глазах у всех ваших сотрудников.

Здоровяк ухмыльнулся, отчего складки у него на физиономии слепились одна с другой.

— Не сомневаюсь.

Трент убрал бутылку в стол.

— Я могу включить ее в пятничный турнир. Фарис вздрогнул.

— В городской турнир? — негромко сказал он. — Видел я один такой. Схватки продолжаются до тех пор, пока один из противников не загнется.

— Я тоже об этом слышал.

Страх притянул меня к проволочной сетке.

— Эй, погодите минутку, — запищала я. — В каком это смысле «загнется»? Может здесь кто-нибудь с норкой поговорить?

Я швырнула в Трента шариком «вискаса». Шарик пролетел пару футов по дуге, после чего упал на ковер. Тогда я сделала вторую попытку. Однако на сей раз я не стала швырять шарик, а попробовала по-футбольному его кикнуть. Вышло гораздо удачнее. Шарик с громким стуком ударился о заднюю сторону Трентовского стола и отскочил на ковер.

— Чтоб тебя Поворот побрал, Трент! — заорала я. — Поговори со мной.

Трент встретил мой пристальный взгляд, и брови его недоуменно приподнялись.

— Ясное дело, я про крысиные бои.

Мое сердце глухо заколотилось. Похолодев, я осела на ляжки. Крысиные бои. Нелегальщина. Задние помещения кабаков. Слухи. Схватки не на жизнь, а на смерть. Меня поставят на ринг— а дальше либо я убью крысу, либо она меня.

Я обалдело сидела, положив белые пушистые лапки на проволочную сетку своей клетки. Прежде всего я чувствовала, что меня предали. Фарису явно стало не по себе.

— Вы это не всерьез, — прошептал он, и его жирные щеки побелели. — Вы правда хотите выпустить ее на ринг? Нет, вы не можете это сделать!

— Это еще почему?

Желваки Фариса так и перекатывались, пока он подыскивал слова.

— Потому что она не животное! — наконец воскликнул он. — Она там и трех минут не продержится. Крысы ее в клочья порвут.

Трент безразлично пожал плечами. Но я точно знала, что это безразличие было поддельным.

— Выживание — ее проблема, не моя. — Трент снова нацепил себе на нос очки в проволочной оправе и склонился над документами. — Удачного вам дня, Фарис.

— Каламак, вы слишком далеко заходите. Даже вы не превыше закона.

Как только Фарис это сказал, мы с ним мгновенно поняли, что он допустил ошибку. Трент медленно поднял пристальный взгляд. И принялся молча изучать Фариса поверх своих очков. А затем подался вперед, упираясь локтями в разнообразную документацию. Затаин дыхание, я ждала, и моя шерстка от напряжения встала дыбом.

— Как поживает ваша младшая дочь, Фарис? — спокойно осведомился Трент. Его прекрасный голос неспособен был скрыть всю омерзительность вопроса.

Лицо здоровяка стало пепельно-серым.

— С ней все хорошо, — прошептал он. Вся грубая самоуверенность Фариса как по волшебству испарилась. Теперь в кресле сидел всего лишь до смерти перепуганный толстяк.

— Сколько ей лет? Пятнадцать? — Трент откинулся на спинку кресла, положил свои очки рядом с блоком ввода-вывода и сплел длинные пальцы на животе. — Прекрасный возраст. Она хочет стать океанографом, не так ли? Общаться с дельфинами?

— Да. — Ответ Фариса был едва слышен.

— Просто не могу вам передать, как я рад тому, что терапия ее рака костей дала свои результаты.

Я посмотрела на ту часть Трентовского стола, где хранились инкриминирующие дискеты. Затем мой взгляд переметнулся на Фариса, который с неким новым пониманием запахивал свой лабораторный халат. Холод буквально меня пронизал, и я пристально воззрилась на Трента. Он не просто заправлял торговлей биолекарствами, он их производил. Не знаю, что меня больше напугало — то, что Трент игрался с той же самой технологией, которая стерла с лица Земли половину человечества, или то, что он шантажировал ею людей, угрожая их родным и близким. Он был так мил, так очарователен, так чертовски приятен, так дьявольски уверен в себе. Как могла подобная гнусность уживаться с такой невероятной привлекательностью?

Трент улыбнулся.

— Ее ремиссия длится уже пять лет. Хороших врачей, которые пожелали бы экспериментировать с незаконными технологиями, очень сложно найти. И они очень дорого стоят.

Фарис с трудом сглотнул.

— Да... сэр.

Вопросительно изогнув брови, Трент сверлил его глазами.

— Удачного вам дня... Фарис.

— Гнида, — прошипела я, пусть даже никто не уделял мне никакого внимания. — Ты гнида, Трент! Дерьмо собачье!

Фарис неуверенно двинулся к двери. Я вся напряглась, почуяв внезапный вызов. Трент загнал его в угол. Здоровяку уже нечего было терять.

Трент, должно быть, тоже это почуял.

— Теперь вы собираетесь дать деру, не так ли? — сказал он, когда Фарис открыл дверь. В кабинет просочился гул конторской болтовни. — И знаете, что я вам этого не позволю.

Вид у Фариса стал совсем безнадежный. В диком изумлении я наблюдала за тем, как Трент развинчивает свою авторучку и засовывает в пустую трубочку какой-то странный пучок. Быстро дунув в другой конец трубочки, он выстрелил пучком в Фариса.

Глаза здоровяка широко распахнулись. Он сделал было шаг в сторону Трента, но затем схватился за горло, испуская негромкий хрип. Лицо Фариса стало набухать. Слишком потрясенная, чтобы бояться, я наблюдала за тем, как он падает на колени. Затем Фарис ухватился за нагрудный карман рубашки, лихорадочно там зашарил— и выронил на пол шприц. Развалившись на полу, здоровяк отчаянно тянулся к заветной трубочке.