Книга Пригоршня тьмы, страница 18 – Алексей Атеев

– А что такое «Аргус»? – с интересом спросил Шебалин.

– Не что, а кто. В греческой мифологии – это стоглазый страж, неусыпный и неподкупный.

Так, с легкой руки сына название «Аргус» и эмблема: треугольник, углы которого венчало изображение человеческих глаз, – закрепились в официальных документах. Теперь у «Аргуса» давно уже есть свой офис, работает в нем двенадцать человек, не считая приглашаемых время от времени со стороны, фирме принадлежит несколько машин, в том числе и «жигуленок», на котором сейчас ехал, кое-какое оборудование и аппаратура. А главное, у «Аргуса» Шебалинa прочная, устойчивая репутация.

Когда под вечер в офис вбежал взволнованный и запыхавшийся Павел, Шебалин уже собирался уходить. Павла он знал, и не только знал, но имел с ним дела. Выслушав сбивчивый рассказ, посочувствовал. Единственная дочь! Такое и врагу не пожелаешь.

– Помоги, Николай Ильич! Сколько хочешь заплачу. Не верю я, что тамошняя милиция распутает это дело, к тому же промедление… – Он не договорил.

– Да, – задумчиво произнес Шебалин, – тут надо действовать не откладывая. Ребята, к сожалению, почти все заняты.

– Николай Ильич! – взмолился Глиномесов.

Шебалин посмотрел на него и вздохнул:

– Хорошо, Павел, я возьмусь за это дело сам.

Поглядывая на дорогу, Шебалин размышлял о случившемся. Ситуация, конечно, скверная. Неужели похищение с целью получить выкуп? Ничего подобного в их городе еще не случалось. Но такая возможность не исключена. У Глиномесова, как не без оснований предполагал Шебалин, денежки водились. Но скорее всего девочка стала жертвой сексуального преступления. Возможно даже, ее уже нет в живых. Ублюдки, покушающиеся на детей, действуют быстро и решительно.

Конечно, она могла просто потеряться в лесу, но, если верить Глиномесову, это маловероятно. У Шебалина была при себе фотография Маши. Он достал ее и еще раз вгляделся в лицо. Хорошенькая девчонка, вполне могла стать жертвой насильника. Он вдруг вспомнил умоляющие глаза Глиномесова.

Перед отъездом в Покровку он договорился с Павлом, что будет постоянно держать его в курсе.

– Ладно, Паша, – он ободряюще хлопнул того по плечу, – не горюй раньше времени. Я постараюсь сделать все, что могу.

Проехав Быково, Николай сбросил скорость. Через пять километров должен быть съезд на грунтовую дорогу, вспомнил он объяснения Глиномесова. «Найти его легко, – рассказывал Павел, – у самого съезда – большая куча старого цемента». Вскоре показалась эта самая куча. Шебалин свернул и поехал по мягкому накатанному проселку.

«Будто на рыбалку еду, – подумал он, – если бы не дело, как хорошо бы здесь малость отдохнуть. Но, видно, не удастся». Дорога вилась среди березовых колков. Несмотря на вечер, в небе все еще трепетал жаворонок, заливаясь нескончаемой песней. Нагретые за день стволы берез распространяли вокруг сладкий дух, наводивший на воспоминания о распаренном венике.

«Сейчас бы в баньку, – мечтательно подумал Шебалин, но мысленно одернул себя: – Что это ты в лирику вдарился? Прежде всего дело».

Вдали показались крыши деревни. «Покровка» – извещал покосившийся указатель.

Отлично. Он у цели.

«Жигули» притормозили перед сельсоветом, возле которого стояла кучка людей, в основном женщин, оживленно о чем-то судачивших.

Увидев машину, они разом замолкли и уставились на Шебалина.

Вежливо поздоровавшись, он поднялся по скрипучим ступенькам и вошел в просторную комнату. Несмотря на то что было еще светло, в комнате горел свет. Мощная лампочка на голом шнуре освещала старый письменный стол, за которым сидел молодой милиционер в погонах младшего лейтенанта и читал газету. Увидев Шебалина, он привстал и вопросительно посмотрел на него.

– Девочка не нашлась? – поздоровавшись, спросил Шебалин.

– А вы, извините, кто?

Шебалин представился.

Милиционер удивленно воззрился на него и попросил предъявить документы. Некоторое время он внимательно и, как показалось Шебалину, подозрительно изучал бумаги, потом вернул их хозяину и иронически произнес:

– Сыщик, значит.

Николай привык, что при первом знакомстве род его занятий вызывал в лучшем случае недоумение. Он молча кивнул.

– Как, говорите, ваша фамилия? – встрепенулся тот.

Шебалин в свою очередь иронически произнес по слогам свою фамилию.

Но милиционер не обратил внимания на насмешку.

– А Безруких Ивана Кузьмича помните? – неожиданно спросил он.

Шебалин задумался. Он всмотрелся в лицо лейтенантика. Этот парнишка ему явно кого-то напоминал.

– Знавал я одного Безруких, – неторопливо проговорил он, – участковым был в моем районе.

– Так это же мой батька! – радостно воскликнул младший лейтенант. – Много о вас наслышаны, Николай Ильич.

«Отлично, – удовлетворенно подумал Шебалин, – меня знают, значит, препон чинить не будут».

– Он мне, Николай Ильич, и о вашей фирме рассказывал. Я, честно говоря, позавидовал. Вот бы, думаю, податься в частные сыщики. Но пока не могу. После школы милиции направили сюда: пять деревень под моим началом. Жизнь, в общем-то, спокойная, но скучно.

– Тебя как звать? – прервав, спросил Шебалин.

– Вася.

– Ну вот что, Василий Иванович, познакомь меня с ходом поисков, со всеми обстоятельствами. А про сыщиков мы успеем еще поговорить. И еще. Не мог бы ты организовать мне баньку, коли рад моему приезду? А то я с дороги, запылился.

– Можно, – охотно согласился Вася. – Да хоть у той же Петровны.

– Кто это, Петровна?

– Бабка Глиномесова, девочка у которой отдыхала.

– Удобно ли? Она, говорят, еле ноги волочит.

– Я сам натоплю, а бабка действительно плоха. Так сразу к ней и пойдемте. А по дороге я вам все и расскажу.

Они вышли на улицу. Женщины, продолжавшие стоять у сельсовета, уставились на Шебалина во все глаза.

– Следователь… следователь… – зашептали кругом.

– Поехали к бабке, – Шебалин кивнул на автомобиль.

– Сейчас налево, прямо… еще раз налево, – командовал Вася. – Вот ее ворота.

Они прошли в дом.

– Кто там? – Старческий голос был еле слышен.

– Это я. – Вася подошел к кровати, на которой Николай в полутьме различил сухонькую фигурку.

– Вот привел к вам гостя.

Старуха молчала.

– Павел прислал следователя! Машу искать будет! Вместе со мной! – Он почти кричал. – Старуха еле слышит, – сообщил он.

– Павел? – Бабка привстала. – Ох, грех на меня какой перед смертью свалился! Не доглядела. Каюсь, не доглядела.