Онлайн книга «Черным по белому»
|
– Да что ты, кухарка, что ли? – Я не кухарка, но логически мыслить могу. За тем – что значит, «30 желтков растертых добела»? Желток есть желток, и его, в крайнем случае, можно растереть дожелта. Громов подумал и потом высказал робкое, не решительное предположение: – Может, тут ошибка? Не «растертые» добела, а «раскаленные» добела? – Знаешь, ты, по-моему, выше Юлия Цезаря по своему положению. Того убил Брут, а тебя сам Бог убил. Ты должен отойти куда-нибудь в уголок и там гордиться. Раскаленные желтки! А почему тут сказано о растопленном, но остывшем сливочном масле? Где смысл, где логика? Понимать ли это в том смысле, что оно жидкое, но холодное, или что оно должно затвердеть? Тогда зачем его растапливать. Боже, Боже, как это все странно! Дверь скрипнула в тот самый момент, когда Громов, раздраженный туманностью поваренной книги, вырвал из нее лист «о куличах» и бросил его в кадочку с мукой. – На! теперь это все перемешай! …Дверь скрипнула и на пороге появился смущенный Клинков. Не входя в комнату и пытаясь заслонить своей широкой фигурой что-то, прятавшееся сзади него и увенчанное красными перьями, – он разочарованно пролепетал: – Как… вы уже вернулись? А я думал, что вы еще часок прошатаетесь по рынку. – А что? Да входи… Чего ты боишься? – Да уж лучше я не войду… – Да почему же? За спиной Клинкова раздался смех и красные перья закачались. – Вот видишь, – сказал женский голос. – Я тебе говорила – не надо. Такой день нынче, а ты пристал – пойдем да пойдем!.. Ей-богу, бесстыдник. – Клинков, Клинков, – укоризненно воскликнул Подходцев. – Когда же ты, наконец, перестанешь распутничать? Сам же затеял это пасхальное торжество и сам же среди бела дня приводишь жрицу свободной любви… – Нашли жрицу, – сказала женщина, входя в комнату и осматриваясь. – Со вчерашнего дня жрать было нечего. – Браво! – закричал Клинков, желая рассеять общее недовольство. – Она тоже каламбурит!! Подходцев, запиши – продадим. – У человека нет ничего святого, – сурово сказал Громов. – Сударыня, нечего делать, присядьте, отдохните, если вы никуда не спешите. – Господи! Куда же мне спешить, – улыбнулась эта легкомысленная девица. – Куда, спрашивается, спешить, если меня хозяйка вчера совсем из квартиры выставила. – Весна – сезон выставок, – сострил Клинков, снимая пальто. – Подходцев, запиши. Я разорю этим лучшую редакцию столицы. Ах, как мне жаль, Маруся, что я не могу оказать вам того гостеприимства, на которое вы рассчитывали. – Уйдите вы, – сердито сказала Маруся, нерешительно присаживаясь на кровать. – Ни на что я не рассчитывала. Отдохну и пойду. Взгляд ее упал на кадочку с мукой, и она широко раскрыла глаза. – Ой! Это что вы, господа, делаете? – Куличи, – серьезно ответил Громов, поднимая измазанное мукой лицо. – Только у нас, знаете ли, не ладится… – Видишь ли, Маруся, – важно заявил Клинков. – Мы решили отпраздновать праздник Святой Пасхи по-настоящему. Мы – буржуи! Маруся встала, осмотрела кадочку и сказала чрезвычайно озабочено: – Эх, вы! Кто ж так куличи делает. Высыпайте обратно муку. Хотите, я вам замешу? Громов удивился. – Да разве вы умеете?.. – Вот тебе раз! Да как же не уметь! – Уважаемая достойная Маруся, – обрадовался совершенно измученный загадочностью поварской книги Подходцев. – Вы нас чрезвычайно обяжете… Увидев такой оборот дела, сконфуженный сначала Клинков принял теперь очень нахальный вид. Заложил руки в карманы и процедил сквозь зубы: – Теперь вы, господа, понимаете, для чего я ее привел? – Лучше молчи, пока я тебя не ударил по голове этой лопаткой. По распущенности ты превзошел Гелиогабала! – Да, пожалуй… – подтвердил самодовольно Клинков. – Во мне сидит римлянин времен упадка. – Нечего сказать, хорошенькое помещение он себе выбрал. Разведи-ка в этой баночке краску для яиц. Римлянин времен упадка покорно взял пакетики с краской и отошел в угол, а Подходцев и Громов, предоставив гостье все куличные припасы, стали суетиться около стола. – Накроем пока стол. Скатерть чистая есть? – Вот есть… Какая-то черная. Только на ней, к сожалению, маленькое белое пятно. – Милый мой, ты смотришь на эту вещь негативно. Это белая скатерть, но сплошь залитая чернилами, кроме этого белого места. И, конечно, залил ее Клинков. Он всюду постарается. – Да уж, – отозвался из-за угла Клинков, поймавший только последнюю фразу. – Я всегда стараюсь. Я старательный. А вы всегда на меня кричите. Вон Марусю привел. Маруся, поцелуй меня. – Уйди, уйди, не лезь. Заберите его от меня, или я его вымажу тестом. Вдруг Подходцев застонал. – Эх, черррт! Сломался! – Что? – Ключ от сардинок. Я попробовал открыть. – Значит, пропала коробка, – ахнул Громов. – Теперь уж ничего не сделаешь. Помнишь, у нас тоже этак сломался ключ… Мы пробовали открыть ногтями, потом стучали по коробке каблуками, бросали на пол, думая, что она разобьется. Исковеркали – так и пропала коробка… – И глупо, – отозвался Клинков. – Я тогда же предлагал подложить ее на рельсы, под колесо трамвая. В этих случаях самое верное – трамвай. – Давайте, я открою, – сказала озабоченная Маруся, отрываясь от теста. – Видите, какая она у меня умница, – вскричал Клинков. – Я знал, что с сардинами что-нибудь случится и привел ее. – Отстань! Подходцев, режь колбасу. Знаешь, можно ее этакой звездочкой разложить. Красиво! – Ножа нет, – сказал Подходцев. – Можно без ножа, – посоветовал Клинков. – Взять просто откусить кусок и выплюнуть, откусить и выплюнуть. Так и нарежем. – Ничего другого не остается. Кто же этим займется? Клинков категорически заявил: – Конечно, я. – Почему же ты, – поморщился Подходцев. – Уж лучше я. – Или я! – Неужели, у вас нет ножа? – удивилась Маруся. – Был прекрасный нож. Но пришел этот мошенник Харченко и взял его якобы для того, чтобы убить свою любовницу, которая ему изменяла. Любовницы не убил, а просто замошенничал ножик. – И штопор был; и штопора нет. – Где же он? – Неужели ты не знаешь? Клинков погубил штопор; ему, после обильных возлияний, пришла на улице в голову мысль: откупорить земной шар. – Вот свинья-то. Как же он это сделал? |