Онлайн книга «Боярыня Морозова»
|
– Федосья! – Евдокия схватила сестру за руку. – Вижу! – прошептала Федосья. На пригорке, упершись в женщин белыми глазами, стоял волк. Федосья пошла, и Евдокия, не в силах снять своей руки с руки сестрицы, засеменила след в след. – Мы будто не видим его! – шепнула Федосья. – Будто его нет! Зашли за деревья. – Оглянись! – взмолилась Евдокия. – Пошли! Пошли! – Федосья ускоряла шаги и бросилась бежать. И Евдокия тоже. След в след. Бежали, покуда силы их не оставили. Рухнули в зеленый мох. Жабы-детки, махонькие совсем, так и брызнули во все стороны. – Оглянись! – Евдокию била дрожь. Федосья оглянулась. – Ну? – спросила Евдокия, закрыв глаза руками. – Ну?! – Никого. – Господи, слава тебе! – Евдокия расплакалась. – Где же слуги-то! Слуги-то где? И тут затрубили в охотничий рог. – Нас ищут! – Евдокия обнимала Федосью и уже смеялась над собой, смеялась, а слезы все лились, и она удивлялась им. – Я смеюсь, а они текут. – Пошли! Пошли! – звала Федосья. И они пошли на звук рога. Лес менялся. Все чаще между сосен, как заговорщики, тихие, темные, появлялись замшелые от неподвижности ели. – Хоть бы еще протрубили! Господи! Царица Небесная! Господи! – взмолилась Федосья, озирая встающую перед ними совсем уже темную стену помельчавших тесных елок. И рог грянул. – Мы здесь! – крикнула Евдокия. – Ау-у-у! – пропела Федосья. – Ау-у-у! – звонко крикнула Евдокия. Снова протрубили, совсем уже неподалеку. Они бы и побежали навстречу, но по еловому лесу много не набегаешь. И вдруг произошло чудо. Лес, как туча, поднялся, подался в сторону, и они очутились над синей от воздуха и озер долиной. И внизу – два всадника. – Где же это мы?! – удивилась Федосья. Всадник, увидав молодых женщин, подбросил рог в воздух. – Ай да дичь! – Бежим! – попятилась к лесу Евдокия. – Куда? К волкам? – Михайла! – веселился тот, кто трубил в рог. – Гляди, что нам подвалило! И, скаля зубы, поскакал в сторону, видно, где-то была тропа наверх. Тот, кого назвали Михайлой, подъехал ближе. – Не бойтесь его! – Улыбнулся. – Вы заблудились? Лицо охотника, словно у схимника, тонкое, светлое. Даже по бороде разливалась бледность. Глаза серые, для печали, но смотрели так хорошо, что Евдокия успокоилась, а у Федосьи душа, наоборот, задрожала, да мелко, как одна только осина дрожать умеет. – Вы заблудились? – снова спросил охотник. – Вы откуда? – Мы заблудились! Мы оттуда! Мы! Мы! – залепетала Евдокия, потому что другой всадник уже появился на опушке. – Как курица! – осадила сестру Федосья. – Не смей пугать женщин! – крикнул Михайла своему другу. – Зачем их пугать, я их утешу! – осклабился тот. И – ба-а-а-бах! Пуля снесла вершину березки перед мордой коня. Конь припал на передние ноги, всадник медленно, мешком съехал через конскую голову. Перекрестился. – Ты очумел?! – Я шутников бестолковых не терплю, – сказал Михайла, сунул дымящийся пистолет в чехол на седле и тронул лошадь. Через минуту он был возле перепуганных женщин. – Куда вас проводить? – Мы из Тараторина. От людей ушли через овраг… А там волк! – торопилась с рассказом Евдокия. – Не укажете ли нам дорогу? – спросила Федосья Михайлу, не поднимая на него глаз: ей так явственно чудилось – погляди она ему в глаза, и душе – вечная погибель. – Мы проводим, – сказал охотник, покосившись на своего притихшего друга. – Да тут верст никак десять! – сказал тот с досадой. – Всякую бабу провожать – больно жирно. Сами дойдут. – Ты же слышал, волки в лесу. – И поглядел на солнце. – По прямой здесь недалеко. Спрыгнул с коня, взял его за повод и первым вошел в лес. – Пропала охота! – ворчал его друг, плетясь позади. – Экий ты, Михайла, простофиля. Михайла шел, улыбаясь. Посмотрел на Федосью. – Вы чьи же будете? – Как чьи? – Село-то ваше чье? – Ах, село! – встрепенулась Федосья и покраснела: Тараторкино было ее селом. – Мы!.. – звонко сказала Евдокия, но Федосья не дала ей договорить. – Чего мыкаешь! Глеб Иванович наш господин. – Морозов? – Морозов. – Хороший человек. Не обижает? – Не обижает. – Старый балбес – вот и не обижает, – захохотал друг Михайлы. – Обидеть нечем. И снова захохотал. – Экий ты скотина, Иван! – изумился Михайла и внимательно посмотрел в лицо Федосьи. Щеки Федосьи пылали, словно их бодягой натерли. Не за что было спрятать душу свою – вся на лице. Одна страсть – рядом с мужчиною чужим идти, а вторая – лицо ненамазанное. Крестьянкам мазаться недосуг. Боярыни-то с утра в белилах, румянах, сурьме, а то еще и белки глаз черным травяным отваром выкрасят. Попы тех, кто белится, ругают, но всякая имущая женщина не отважится, не набелившись, шагу из дома сделать. Неприлично. И осудят, и засмеют. Во дворце-то с нарумяненным да с набеленным лицом очень удобно даже, за белилами и собственная бледность укроется, и вспыхнешь – не всякий глаз приметит. Но уж коль в крестьянок вырядились, так и не намазались… «Боже мой! – думала Федосья, шагая рядом с охотником Михайлой. – Ведь коснись он меня рукою – не рассержусь!» И, прикрыв глаза, бесстыдно пожелала: «Коснись!» И он робко вдруг дотронулся до ее локотка. Показал длинную сухую сосновую иглу. – Пристала вот! Она посмотрела ему в глаза, и небо, с вершинами елей и сосен, качнулось, как в зыбке. – Спасибо, – прошептала. Он быстро глянул, на нее, запнулся ногой в корягу, зарумянился, моргая черными ресничками. – Айя-я-ай! – завопила Евдокия, и на весь лес затрещал можжевеловый куст. В кусту, вытаращив глаза, сидел красный, гневный Иван. – Ты чего пихаешься?! – Он… он – лезет! – крикнула Евдокия, подбегая к Михайле и становясь ему за спину. – Пощупать ее нельзя! Ишь, царица! – Матерясь, Иван выбрался из колючего куста. – Тебе мужик бесплатно подол задирает, а я тебе ефимок отвалю. Еще и погордиться будет чем перед бабами. Благородных кровей дворянина отведала. |