Книга Ярополк, страница 14 – Владислав Бахревский

Взбежать на горку было не просто. Горка крутая, трава скользкая. Баян заспотыкался, но Синеглазка схватила его за руку, потащила вверх:

– Гляди, как мы ходим-то!

Баян тотчас и сообразил, в чем хитрость: ребята ноги ставили по-гусиному. Попробовал – получилось. Взбежавшие на гору, приплясывая, пели:

Мы возьмем-ка в грудь ветра буйного,

Покатаемся, поваляемся.

Слезай, страх, со спины.

Не носить нам тебя,

Не твои мы угоднички.

Один за другим дитяти ложились наземь, катились с горы перевертышем, а медвежонок – кубарем.

– Давай в другую сторону покатимся! – предложила гостю Синеглазка.

Другая сторона была пологая, но катанье здесь зато долгое.

– Давай, – согласился Баян.

Легли, перевернулись на бок, покатились, покатились… Небо, земля, небо, земля и синие глаза между землей и небом.

Далеко укатились. Лежали. Так и плыло все: небо плыло, земля плыла.

– Хорошо? – спросила Синеглазка.

– Хорошо.

– Вот у нас какая горка-то! У вас такая есть?

– Такой нет, – сказал Баян и вспомнил, как летел с белой горы белый конь. Сердце сжалось.

Синеглазка вдруг вскрикнула:

– Смотри! Ах, злодейка! Ах ты – волк полосатый!

Баян поднялся.

– Кого ты ругаешь?

– Оса пчелку убила. Работницу. Смотри, да у них здесь, у злыдней, – целое гнездо. Ну да будет же вам на орехи!

Синеглазка вскочила, закружилась на одной ноге, приговаривая:

– Оса, мать всем осам, – ты мне не мать. Осатки-детки, всем детям детки, – вы мне дети. Беру я закручень-траву, сушу на сыром бору, жгу на зеленом лугу. Остяки, летите на дым! Оса, беги в сырой бор! Слово – замок, ключ – язык!

Рухнула в траву. Сидела, закрыв глаза. Подняла одно веко.

– Улетают! Улетают!

Баян так и ахнул про себя.

– Ты сама придумала заговор?

– Да кто ж заговоры придумывает? – удивилась девочка. – Меня бабушка научила отваживать ос. Мы – бортники, мы – пчелок храним. Они – кормилицы наши.

– Научи заговору.

– А ты меня замуж возьмешь?

Баян покраснел.

– Мы же еще ребята.

– Хе! – сказала девочка. – Это мы сегодня ребята, а завтра будем жених и невеста.

Раз вздохнула, другой.

– Ты, если не хочешь взять, понарошке скажи. Заговоры чужим нельзя передавать.

– Я тебя и по правде возьму, – сказал Баян, не поднимая глаз на девочку.

– Ой! – обрадовалась Синеглазка. – А ты мне с первого погляда полюбился… Смотри! Я тебе верю. Ну, коли ты мой, а я твоя – слушай. Наш заговор крепкий.

И опять ойкнула.

– Ты чего? – спросил Баян. – Оса, что ли, тяпнула?

– Я придумала. Нам надо присушить друг друга, чтоб было крепко, чтоб на весь наш век! Согласен ли?

– Согласен.

– Давай вместе говорить. Сначала я скажу, потом ты. Я на тебя словечко наведу, а ты на меня. Только глаза закрой. Закрыл?

– Закрыл.

– Ну тогда слушай и повторяй. Смотри, чтоб слово в слово… Пойду я, внучка дедушки Рода Всеведа Синеглазка, во чистое поле, в восточную сторону.

– Пойду я, внук дедушки Рода… – вторил Баян девочке.

– На восточной стороне, – пела, ликуя, заговорщица, – есть бел-белехонек шатер-шатрище. Во том шатре-шатрище сидит храбр Вихорь Ветрович. У храбра у Вихоря Ветровича есть двенадцать братцев, двенадцать рассыльщиков. Пошли мои слова, храбр Вихорь Ветрович, внуку дедушки Рода Баяну…

– Внучке дедушки Рода Всеведа Синеглазке…

– Где бы эти слова не захватили внука дедушки Рода Баяна, в пути ли, дороге, сидящего ли, спящего, да ударили б его в рот, в живот и в горячую кровь!

Баян слушал да по-своему заговор переиначивал:

– Не могла бы без меня она жить, ни быть. Ни день дневать, ни ночь ночевать, ни час часовать. Слово мое бело, как бел-горюч камень Алатырь. Кто из моря воду всю выпьет, кто из земли всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучую не увлечь.

Девочка замолчала. Молчал и Баян. Глаза не открывал. Вдруг услышал на лице своем быстрое дыхание.

– Не открывай глаза! Не открывай. Поцелуемся для крепости! А когда отвернемся друг от дружки, тогда уж открывай.

Он почувствовал запах земляники, губы коснулись его щеки, и он тоже чмокнул губами, попал в бровку. Сидели спиной друг к другу.

– Теперь повернемся? – спросил он.

– Да уж повернемся, – согласилась девочка, но глаз не поднимала. – Слушай теперь осиный заговор. Повторяй.

Баян повторил.

– Запомнил? Без меня скажи.

Баян сказал. Девочка кивнула головой:

– Правильно запомнил.

Вскочила, побежала. Он побежал за ней. Она остановилась, сказала строго:

– Пусть никто ничего не приметит. Но ты – помни.

И снова припустилась на гору.

Шли по набитой, по наезженной дороге. Баян пропел волхву заговор на ос.

– Искал и нашел, – сказал Благомир одобрительно.

– Но ведь не сам придумал.

– Придумаешь, когда день придет. Ты радуйся – заветное слово само тебя нашло.

Баян долго молчал, но в сердце у него копошилось, свивая гнездо, сомнение. Не утерпел, сказал:

– Мы пошли слова искать, да что-то не ищем.

Благомир остановился. Повел руками в одну сторону, в другую.

– Се – мир!

Показал на небо, на землю, положил ладони Баяну на плечи, себе на грудь.

– Се, друг мой, – Вселенная…

Грустным стало лицо у всесильного, у великого волхва.

– Я много лет потратил, пытая себя одиночеством, но одиночество одарило меня всего одной истиной: слово – жизнь, оно живет в народе… Наше с тобой полюдье [13] никому не приметное. Мы берем дань незримую. Один человек о жизни своей расскажет, другой поделится плодами труда своего, кто-то и заплачет… Нам, сборщикам сей дани, – все дорого. Высокое слово и низкое. Ты и руганью не пренебрегай. Сам не скверни уста, но о скверне, чернящей язык, тоже ведай. – Волхв улыбнулся, погладил отрока по голове. – Ты все понял?