Онлайн книга «Никон»
|
– Али тебе этот нехорош? – удивилась Анастасия Марковна. – С виду затейлив, да ведь до первого большого пожара. Не верю дереву, верю камню. Потому и церковь наша вечная, что апостол у нее Петр – камень… Меня, правду сказать, завтрашний день заботит. Нынче служба удалась – праздник в душе был. А завтра служить надо вдвое краше. Завтра память по Иоанну Богослову. – Не думай, отец! Не думай! – сказала Анастасия Марковна. – Верю, Бог даст тебе и завтра силы! И слово даст. – Я, с утра вставши, двор перемерил, – сказал Евфим. – В книгах записано, что в длину он двадцать четыре сажени, поперек в одном конце в двадцать две, а в другом в десять. Десяти саженей там нет, всего девять! – Сажень больше, сажень меньше, – пожал плечами протопоп. – Так ведь за каждую сажень по пять алтын патриарху надо платить. – Деньги, Евфим, дело десятое. – Да как же десятое! Прореха на прорехе. – Бог милостив, – сказал Аввакум и поднялся. Прочитали благодарственную молитву, пошли по делам. 2 Аввакум отправился смотреть городские церкви. Поп Сретенской Кирик трудился перед храмом на хорошо возделанной земле. Кирик был росточка малого, сдобный, как пышечка, работал ловко, с охотой. «Добрый пример прихожанам», – подумал Аввакум, подходя к попу и здороваясь. Поп начальству обрадовался, подбежал за благословением. – Что сажаешь? – спросил Аввакум. – Репу, – ответил Кирик. – Как репу? – Репу, – повторил Кирик, улыбаясь солнцу, протопопу, будущей репе. – Так это, чай, не огород! – удивился Аввакум. – Перед храмом цветы надо посадить. – Какой же прок от цветов? – У Кирика бровки так и подскочили. – Репу, чай, есть можно. – А на что прихожанам твоя репа?! – осердился Аввакум. – На что Господу Богу репа?! Цветы – храму украшение. Не цветы – деревья посади. Яблони. А репу тотчас выдери и выбрось. – Я всегда репу сажаю! – заупрямился Кирик. – Потому что дурак! – сказал ему Аввакум. – Зачем, говорю, прихожанам на твою репу смотреть? – Яблони когда еще вырастут, – покачал головой Кирик. – А репа к осени будет. Я репу сажаю. – Вот и не сажай боле! Тотчас все повыдергивай. – Задалась ему моя репа! – Ах ты, поп глупый! – вскричал Аввакум и, не размышляя более, огрел неслуха посохом по спине. Поп не ждал такого поворота, присел, сиганул козлом между грядками и укрылся в доме. Аввакум в ярости давил репу, призывая на голову глупого попа силы небесные. Раздосадованный, тотчас переменил решение обойти церкви и направился в Патриарший приказ. Чтоб делом себя занять, попросил книги сбора патриарших пошлин и налогов. Хотел успокоиться за нудным просмотром цифири, а вместо успокоения – новая тревога. Чуть не у каждого двора недоимки. Двоеженцев более пятидесяти! Дюжина троеженцев! – Это же вертеп! – закричал Аввакум и, расшвыряв бумаги, побежал к воеводе Денису Крюкову просить пушкарей, чтоб батогами выбить деньги у неплательщиков, и у тех, которые упрямы, и у тех, которым денежка свет застит. Полицейскую службу в городах несли пушкари. Дело пушкаря город оборонять, но в глубине России откуда врагу взяться? Две и три жизни можно прожить, на враге пушечного боя не испытав. Но и без пушкарей нельзя: помнили в Московском царстве нестроение и погибель в годы Смуты. Однако, чтоб деньги зазря не переводить, пушкарям было велено наблюдать за порядком. В Юрьевце-Подольском служили девять пушкарей. Троих воевода Крюков дал протопопу для наведения порядка, и в тот же день во дворе Патриаршего приказа батогами вразумили четверых троеженцев. 3 На вечерне, во время третьего антифона, когда отверзаются «Царские врата», Аввакум заметил, что народ в церкви поредел. Протопоп тотчас послал псаломщика к дверям, приказав никого не выпускать до конца службы. Вскоре у дверей началась возня. – Ах вы злыдни! – закричал протопоп и кинулся к дверям молотить кулаками ленивых и малодушных. – Служба им велика! Для Бога времени у них нет! И, взойдя на алтарь, сказал, потрясая гривой волос: – «Кого я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу!» Помолимся же, на коленях помолимся! О проклятое неусердие наше! Прихожане дружно опустились на колени, Аввакум же читал молитвы, а дьякон кадил. – Да не бойся же ты спину свою согнуть! – Протопоп подошел к одному из молящихся и, положа ладонь ему на загривок, пригнул к полу. – Богу кланяешься, Богу! – Это же Спиридон! – сказал в алтаре дьякон Аввакуму. – Коли Спиридон, так и молиться не надо? – Купец он! В Юрьевце каждый второй амбар – его! – Вот и должен Бога молить за удачу в делах! Но дьякон даже глаза закрыл, ужасаясь содеянному. Служба закончилась. На исповедь к протопопу бабы в очередь. И что ни грех у них, то соблазн. Руку целуют, щечкой норовят прижаться – кошки! Крепился протопоп, а хотелось топнуть ногой да и крикнуть: «Брысь!» Вдовица одна, лет семнадцати, не больше, грехи свои сладострастные так красиво расписывала, что протопоп вспомнил, как жег себе руку, спасаясь от зова плоти, вспомнил и осерчал. Наложил на вдову покаяние: еженощно класть поклонов по полтысячи. – А как же ты узнаешь, много поклонов я отобью или мало? – Проверю! – сказал Аввакум. – Когда же проверять-то придешь? – А хоть через неделю! – А ты и через неделю, и назавтра тоже приходи! – сказала вдова. 4 Аввакум пришел назавтра. Время было позднее, вдова спала и потому встретила протопопа в одной рубахе. – Молишься? – спросил. – Молюсь! – А в глазах бесовские искорки. – Давай вместе помолимся. Встал перед иконами на колени, и вдова рядом. Протопоп поклоны кладет, и она кланяется. Бесовский огонь, однако же, палит вдовицу. Плечико съехало, она его дернула, да так ловко, что рубаха порвалась и грудь молодая, налитая вывалилась наружу. А бесстыдница словно и не замечает непорядка, кланяется, молитвы шепчет. Протопоп тоже молится. Рассердилась вдова, опять рванула рубаху – вот и вторая грудь наружи. Аввакум же говорит: – Первую сотню кончили, еще четыре осталось. На второй сотне бухнулась вдовица на пол. – Не могу больше, сил нет. – А ты постарайся, милая! Не для меня, для Бога. – А пошел ты прочь, чертов поп! – закричала вдова. – Я для тебя стараюсь, а Бог далеко. Ему до меня дела нет. |