Онлайн книга «Обладать»
|
* * * Бесценная моя! Пишу впопыхах. – Страшно: что-то Вы ответите? – Ехать, не ехать – не знаю. Я бы остался – ради Вас – если бы та мизерная возможность, о которой Вы говорили, осуществилась. Но мыслимо ли такое? Какой правдоподобный предлог для этого шага сможете Вы представить? И вместе с тем – как же мне не надеяться? Я не хочу, чтобы по моей вине в Вашей жизни случилось непоправимое. Собрав последние остатки благоразумия, умоляю наперекор себе: надежда моя, единственная моя, подумайте хорошенько! Если найдётся способ исполнить всё так тонко, чтобы после Вы могли устраивать свою жизнь по своему усмотрению – что ж, тогда – если такой способ найдётся… Но об этом не в письме. Завтра в полдень я буду в церкви. Ваш на всю жизнь. * * * Милостивый государь. Свершилось. ТАКОВА БЫЛА МОЯ ВОЛЯ. Я возгремела громом и объявила, что будет по-моему – и никаких вопросов – ни теперь ни впредь – я не потерплю. И это строжайшее повеление, как водится у подданных всякого тирана, принято с покорным вздохом. Самое страшное позади, весь вред, какой мог нанести этот поступок, теперь нанесён – и не из-за Вашего своеволия, а чуточку из-за моего, ибо я была (да и сейчас ещё) в бешенстве. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СВАММЕРДАМ [107] Брат, преклонись ко мне. Прости, что я Тебя тревожу, но уже недолго… Покуда служит мне ещё мой голос И слабый ум – благодарю за то, Что ты сидел со мною в этой келье, Где купол бел, как скорлупа яйца. Я нынче, вылупившись, отойду — Куда, в какой покойный светлый край — То ведает приславшая тебя Германская отшельница святая, Предстательствующая за мою Несчастную и немощную душу — Что на короткий срок заточена Под скорлупой, в усохшей оболочке — Пред Тем, Кто, словно мальчуган, держа Яйцо в пресветлой длани, отверзает Его Своею Благодатью, чтобы При незакатном Свете разглядеть, Что в нём: лишь живоносная ли слизь Иль ангела зародыш с пухом крыльев. Что мне прозавещать? Я прежде мнил, Что я богат – хоть думали иное. Богатством были сотни три существ, Чей облик сохранён моим искусством — С любовию разъятые тела, Как в Библии Натуры размещенны, Чтоб мастерство её запечатлеть. То в прошлом… Сделай милость, запиши: Мои бумаги, перья пусть возьмёт Единственный мой друг, мсье Тевено. Он, истинный философ, оценил Ума когда-то смелого открытья. Я б микроскопы отказал ему — Хоть медного «Гомункула»: подставку С винтами, что держала линзы твёрдо — Куда там человеческой руке, — Чтоб созерцал всяк устремлённый к тайнам Вне чувствами очерченных пределов Волокна кисеи, ихора капли. [106] Но проданы приборы, как не стало Гроша на хлеб и молоко, хотя Уж не варит иссохнувший желудок. Пред Тевено в долгу я, но по дружбе Пусть он простит. Так и пиши. Теперь Прибавь для Антуанетты Буриньон (Меня увещевавшей в час, когда я Изверился в Его любви безмерной): Ей и Ему вверяясь, обращаюсь Лицом к стене глухой и оставляю Мир вещный ради Вечного, который Отшельница передо мной раскрыла, Когда её в Германии сыскал я. Засим пусть будет подпись: Сваммердам, Год тысяча шестьсот осьмидесятый. И возраст укажи мой: сорок три — Воистину недолог век того, Кто в щели, испещрившие кору Вещественного, видел Бесконечность. Не правда ли, жизнь – обретенье формы: Из муравьиного яйца – личинка, Та станет куколкой, а из неё — Чудовищная самка, иль крылатый Самец, или старательный работник. Я – мошка мелкая, мирок мой мал, И в малой малости я знаю толк: В вещах и тварях жалких и ничтожных, В безделках, эфемерах, куриозах. Как славно в келье у тебя: бело, И бедно, и безмолвно, и рука К моим сухим губам подносит кружку С водой… Благодарю. Вот так же тесно — Хоть и не пусто – было там, где я Увидел свет, средь пыльных тайн природы: Я в кабинете редкостей рождён. Что мир явил младенческому взору? Лишь чудом уместилась колыбель В пространстве меж столов, шкафов и стульев, Где как попало громоздились склянки С притёртой пробкой, камни, кости, перья. Там блюдо лунных камней вперемешку С резными скарабеями, тут с полок Заморские божки таращат глазки. Русалка, заспиртованная в банке, Скребёт стекло костлявыми перстами: Кудель волос вкруг головы иссохшей, Темнеет буро сморщенная грудь, Хвост, стиснутый в стекле, как бы облит Пожухшим лаком, только зубы белы. На чашу римскую водружено, Яйцо желтеет василиска, в угол Задвинув мумию кота, всю в чёрных Пеленах заскорузлых – не в такие ль Свивальники тугие облекались Тогда мои младенческие члены? Пришла пора твоей руке одеть |