Книга Твоя навеки, страница 78 – Санта Монтефиоре

Она все время шутила по поводу своего имени Дейзи Шраб и представлялась «Дейзи, как цветок, Шраб, как куст». Она сказала, что ей повезло, что она не садовник, иначе ее никто не воспринимал бы всерьез. Дейзи сама скручивала себе сигареты и курила у окна, поскольку София не выносила табачного дыма в квартире. Они разговаривали о своих мечтах, однако София, конечно, не открывала ей всей правды. Она бы никому не могла рассказать свою печальную историю.

У Мэгги София подметала полы, удивляясь иногда тому, какие разноцветные пряди попадают под ее щетку. Антон обожал красить волосы. Это было его любимой работой.

— В радуге столько цветов, милая, что нам остается только выбирать, — говорил он.

У него была клиентка Рози Моффат, которая приходила перекрашивать волосы каждые две недели.

— Она уже перепробовала все цвета. Придется мне начинать сначала, — пожаловался он.

Еще София мыла клиентам волосы. Эту работу она не любила, так как она портила ногти. Однако спустя короткое время привыкла. Посетители, особенно мужчины, давали ей щедрые чаевые.

— Она не много о себе рассказывает, не так ли, Антон? — спросила Мэгги, сидя на софе и сортируя талоны.

— София восхитительная.

— Восхитительная.

— И трудолюбивая. Но если бы она еще не была такой грустной, — сказал он, наливая себе бокал вина.

Была половина седьмого, время делать перерыв.

— Но она ведь смеется твоим шуткам, дорогой?

— О да! Однако она все равно грустит, это видно по ее глазам. Она переживает какую-то драму.

— Дорогой, ты такой романтик. Надеюсь, ты не оставишь меня ради поэзии, — засмеялась она и закурила.

— Я сам поэзия, красотка. Я не стал бы отнимать кусок хлеба у всех этих доморощенных поэтов.

Он принес ей пепельницу. Мэгги глубоко вздохнула и расслабилась.

— Ты знаешь, почему София приехала в Лондон?

— Нет, она очень скрытная. Мэгги, а зачем это тебе?

— Я ужасно любопытна, дорогой.

— Я тоже. Давай дадим ей время. Уверен, что у нее припасена для нас потрясающая история.

Когда наступило время Рождества и улицы Лондона украсились гирляндами разноцветных лампочек и елочными игрушками, София невольно задалась вопросом, скучают ли по ней дома, в Аргентине. Она представляла себе, как они готовятся к празднику. Она вспоминала жару, сухие равнины и эвкалиптовые деревья, пока, казалось, до нее не начал доноситься их запах. Интересно, думал ли о ней Санти или он уже забыл ее? Мария перестала писать ей после того письма, полученного Софией весной, — письма, после которого разбились все надежды на возвращение домой. Они были самыми близкими подругами. Неужели все так легко позабылось? Неужели они стерли ее из памяти? Когда она думала о родине, все в ее душе переворачивалось.

Дейзи поехала к матери на Рождество. Она позвонила сказать, что там выпало так много снега, что люди не могли выйти из дому, поэтому ее мама приходила делать всем маникюр и педикюр.

Софии было грустно, как никогда, потому что ей не к кому было поехать, и отсутствие подруги она переживала особенно болезненно. Она провела Рождество с Антоном и Марчелло в розовом, словно припудренном, доме Мэгги.

— Я люблю розовый цвет, — объяснила Мэгги, протягивая Софии розовые тапочки и проводя ее по коридору.

— Я бы ни за что не догадалась, — ответила со смехом София, хотя ей было очень тоскливо на душе. Она заметила, что даже крышка на унитазе была розовой. Они открыли шампанское, и Антон танцевал в комнате, соорудив на голове тюрбан из шарфа. Марчелло раскинулся на софе и курил. Мэгги целый день была занята в кухне, и София ей помогала, чтобы хоть как-то избавиться от охватившей ее ностальгии. Они обменялись подарками. Мэгги вручила Софии лаки для ногтей, которыми та ни за что бы не воспользовалась. Антон подарил ей большую косметичку с зеркалом и пудреницей. София ощутила себя нищей. Раньше она была членом одного из самых богатых и влиятельных в Аргентине кланов. Теперь у нее не было ни гроша за душой.

После ужина и большого количества выпитого вина они сели у камина, наблюдая, как вспыхивают языки пламени, окрашивая стены из розового в оранжевый. Внезапно София опустила голову на руки и разрыдалась. Мэгги посмотрела на Антона, и тот кивнул ей. Она уселась на пол рядом с ней и обняла ее сильно надушенной рукой.

— Что случилось, дорогая? Можешь довериться нам, ведь мы твои друзья.

И София все им рассказала, опустив только историю малыша Сантьяго, оставленного в Женеве. Этот секрет был слишком постыдным, чтобы София могла раскрыть его кому бы то ни было.

— Чертовы мужики! — воскликнул Антон, когда София закончила свой рассказ.

— Но ты ведь тоже мужчина, дорогой.

— Наполовину, дорогуша, — ответил он, осушая свой бокал и наполняя его снова.

Марчелло спал на софе, видя во сне холмы далекой Тосканы.

— Тебе будет лучше без него, — мягко заметила Мэгги. — Если он не выполнил своего обещания написать, то, считай, ты легко отделалась.

— Но, Мэгги, я его так люблю. До боли, — рыдала София.

— Ты переживешь это. Все мы, в конце концов, избавляемся от наваждений, да, Антон?

— Это точно.

— Ты познакомишься с каким-нибудь приличным англичанином, — успокоила ее Мэгги.

— Или с итальянцем.

— Я бы на твоем месте не искушала судьбу. Симпатичный англичанин — это все, что нам требуется.

На следующее утро София проснулась со страшной головной болью и с отчаянным желанием обнять своего ребенка. Она свернулась калачиком и лила слезы в лоскут муслиновой ткани до тех пор, пока не ощутила, что еще немного, и ее голова треснет пополам, как дыня. Она вспоминала маленькое лицо Сантьягито, его невинные голубые глаза, с таким доверием глядевшие на нее. Она предала его. Как она могла быть такой бездушной? О чем она думала? Как могла Доминик позволить ей отдать кому-то ее малютку — ее плоть, ее кровь? Она прикоснулась к животу и плакала, заново переживая утрату сына. София вдруг представила, что больше никогда не увидит сына, и стала плакать так сильно, что боль в горле на мгновение стала невыносимой. Она потянулась к телефону и набрала номер в Швейцарии.

— Да? — по-французски ответили на другом конце провода.

София расстроилась, услышав голос домработницы.

— Мадам Иберт, это София Соланас из Лондона. Могу ли я поговорить с Доминик? — с надеждой в голосе вымолвила она.

— Боюсь, что нет, мадемуазель, потому что ни месье, ни мадам нет дома. Они выехали из страны на десять дней.

— Десять дней? — удивленно переспросила она.

Они не говорили ей, что уезжают.

— Да, на десять дней, — нетерпеливо ответила домработница.