Книга Бунтующая Анжелика, страница 100 – Анн Голон

— Вы уже мне должны один, который бессовестно унесли на своих плечах, когда убежали в ночь пожара. Никогда еще Рескатор не был в таком дурацком положении…

И все было, как той ночью на Востоке: горячие руки на ее плечах, душистые, теплые складки великолепного бархатного плаща на ней. Он подвел ее к дивану и посадил, все еще не выпуская из объятий. Потом отошел в глубину каюты. Снаружи зазвучал звонок. Буря, видимо, подходила к концу: корабль качало гораздо слабее. Песок в часах продолжал струиться, и зернышки его поблескивали в оранжевом свете венецианских ламп. Анжелика отключилась от реальности, она была в волшебном убежище…

По зову колокольчика явился босоногий мавр в коротком бурнусе и красных матросских штанах. Двигаясь изящно, как свойственно его расе, он стал на колени и пододвинул к дивану низкий столик, на который поставил ларец из кордовской кожи с серебряными накладками. Откинутые стенки ларца представляли собой два блюда, на которых были прочно закреплены все принадлежности для приготовления кофе: серебряный самоварчик, массивное золотое блюдо с двумя чашечками китайского фарфора, маленький фарфоровый кувшинчик с водой, в которой плавала льдинка, и блюдечко с леденцами.

Мавр вышел и скоро вернулся с чайником, полным кипятка. Очень аккуратно, не пролив ни капли, он приготовил восточный напиток, аромат которого проник в сознание Анжелики, вызвав почти ребяческую радость. Румянец вернулся на ее щеки, когда она протянула руку к серебряному футляру, в который была вставлена фарфоровая чашечка. Сидя рядом, Рескатор следил своим загадочным взглядом, как она осторожно, по мусульманскому обычаю, двумя пальцами держала чашечку, как влила в нее каплю ледяной веды, чтобы осадок осел на дно, как поднесла чашку к губам.

— Видно, что вы побывали в гареме Мулай Исмаила. Умеете себя вести! Вас можно принять за мусульманку. Как вы ни опустились, но все же сохранили кое-какие добрые навыки, позволяющие узнать вас.

Мавра уже не было в комнате. Анжелика поставила опустевшую чашку между распорками, удерживавшими ее на месте, и пират нагнулся, чтобы снова наполнить ее. При этом он заметил следы крови на футляре.

— Откуда эта кровь? Вы ранены?

Анжелика взглянула на изодранные ладони.

— Я даже не почувствовала. Совсем недавно, когда я спускалась со скалы, цепляясь за камни… А, такое уже бывало на дорогах Рифа.

— Когда вы убежали? Знаете, вы ведь единственная рабыня-христианка, которой такое удалось. Я долго был уверен, что ваши кости белеют где-то в пустыне.

Глаза Анжелики широко раскрылись при воспоминании о том страшном пути.

— Правда ли, что вы искали меня в Микенах?

— Именно так! Впрочем, это было нетрудно: вы оставили за собой убитых.

Веки молодой женщины сомкнулись. Все ее черты выражали ужас.

Человек в маске сказал негромко, с двусмысленной улыбкой:

— Там, где проходит француженка с зелеными глазами, остаются только пожарища да трупы.

— Это что, такая новая поговорка появилась в Средиземноморье?

— Да, вроде этого.

Анжелика подавленно смотрела на кровь на своих ладонях. Он продолжал спрашивать:

— Из Микен вас бежало десять человек. А сколько добралось до Сеуты?

— Двое.

— Кто был второй?

— Колен Патюрель, предводитель узников. И снова ее охватила тревога. Неопределенная опасность… Чтобы прогнать ее, она заставила себя вновь встретиться взглядом со своим собеседником.

— У нас с вами много общих воспоминаний, — проговорила она тихо.

Он резко засмеялся, пугая ее.

— Слишком много. Больше, чем вы думаете.

Вдруг он вытащил платок и подал ей:

— Вытрите ладони.

Она послушалась, и заглохшая было боль вновь обожгла ее, соль разъедала ранки.

— Я пыталась пройти по краю моря, чтобы не сбиться с пути. — И она рассказала, как думала, что пришел ее последний час, когда на нее налетели волны прилива. Она не понимала, каким чудом ей удалось взобраться на крутой обрыв. — Казалось, я борюсь уже со смертью… Но наконец я добралась до вас.

При последних словах в голосе Анжелики послышалась какая-то мечтательная нежность. Сама она этого не заметила. «Я добралась до вас». Теперь она видела только черное неподвижное лицо. Мечтам пришел конец.

Была минута, когда Анжелика чуть не припала к твердой груди пирата и готова была спрятать лицо в складках его бархатного камзола. Этот бархат был не черного цвета, как ей сначала показалось, а темно-зеленого, как мох на деревьях. Разглядывая его, она подумала: «Как там было бы хорошо!»

Рескатор протянул руку, провел пальцами по ее щеке и подбородку; странны были у человека с таким пронзительным взглядом осторожные жесты слепого, знакомящегося на ощупь с недоступными его зрению чертами.

Потом одним пальцем он медленно распустил жалкую промокшую косынку, до сих пор покрывавшую ее голову, и сбросил ее на пол. Слипшиеся, потемневшие от морской воды волосы упали ей на плечи. Среди них светились седые пряди. Анжелике хотелось бы спрятать их.

— Почему вы так хотели добраться до меня?

— Потому что вы один можете спасти нас.

— Вы думаете только об этих людях?! — вскричал он с досадой.

— Как же я могу забыть их?

Она повернулась к песочным часам. Струйка бежала быстро, через определенные промежутки песок вытекал и Рескатор машинально переворачивал часы.

А Онорина спала пока на большой кровати в кухонном алькове, но ее детский покой, которым столько раз любовалась Анжелика, был нарушен. Она волновалась и плакала во сне. Ведь днем возле нее опять были угрожающие лица. Абигель сидела возле девочки и, сжав руки, молилась за Анжелику. Лорье не мог заснуть, как бывало на чердаке, и прислушивался к тревожным шагам отца в соседней комнате.

— Как же я могу забыть их? Вы мне только что сказали, что я оставляла за собой развалины… Помогите же мне спасти хотя бы этих людей, последние обломки.

— Эти люди, гугеноты, чем они занимаются? Какое у них ремесло?

Он спрашивал резко, подергивая бороду нервными рывками. Такое замешательство в поведении человека, который всегда владел собой, показало ей, что неведомо как она добилась успеха. Лицо ее просияло.

— Не торжествуйте, даже если кажется, что я уступаю вашим настояниям. Это еще не значит, что победа будет за вами.

— Ну и что! Если вы согласны взять их на борт и спасти от тюрьмы и гибели, что еще может иметь значение? Я заплачу сторицей!

— Пустые слова! Вы же не знаете, какую цену я возьму с вас. Ваше доверие ко мне граничит с наивностью. Я морской пират, и вы могли бы сообразить, что я занимаюсь не спасением жизни людей, а скорее наоборот. Такие женщины, как вы, вообще не должны вмешиваться ни в какие дела кроме любовных.