Книга Робин Гуд, страница 31 – Александр Дюма

— Ни того ни другого не нашли, — сказал подошедший солдат.

— Ни того ни другого? — повторил Фиц-Олвин, начавший догадываться о бегстве Робина.

— Ну да, милорд, ни того ни другого. А разве не о двух убежавших пленниках шла речь?

Придя в полное отчаяние оттого, что от него ускользнул Робин, наглый Робин, который осмелился перечить ему и от которого он надеялся пытками вырвать достоверные сведения об Аллане, барон опустил свою широкую ладонь на плечо проговорившегося солдата и сказал:

— Ни того ни другого? Объясни мне, что значат эти слова?

Солдат задрожал под страшной тяжестью этой руки, не зная, что ответить.

— Для начала, кто ты есть?

— Если вашей светлости угодно, меня зовут Гаспар Стейнкоф; я стоял на часах на валу и…

— Презренный! Так это ты стоял на часах у двери камеры этого шервудского волчонка? Не говори мне, что это не ты его упустил, или я заколю тебя кинжалом!

Мы воздержимся от дальнейших описаний различных оттенков гнева барона: нашим читателям достаточно знать, что гнев стал для него привычкой, потребностью и, перестав гневаться, он перестал бы дышать.

— Итак, ты признаешься, что он бежал, когда ты стоял на часах на восточном валу? — помолчав, продолжал барон. — Ну, отвечай!

— Милорд, вы же угрожали заколоть меня, если я в этом признаюсь, — отвечал бедняга.

— И исполню свою угрозу.

— Тогда я буду молчать.

Барон занес над несчастным кинжал, но леди Кристабель удержала его руку, воскликнув:

— О, заклинаю вас, отец, не пятнайте кровью эту могилу! Мольба была услышана; барон резко оттолкнул Гаспара, вложил кинжал в ножны и строго сказал девушке:

— Ступайте в свою комнату, миледи, а вы все садитесь на лошадей и скачите в Мансфилд-Вудхауз; пленники, должно быть, бежали в этом направлении, и вы легко их перехватите, они мне нужны, нужны во что бы то ни стало, понимаете? Нужны!

Солдаты повиновались, Кристабель направилась к себе, но тут в часовне появилась Мод, подбежала к хозяйке и, приложив палец к губам, еле слышно сказала:

— Спасены! Спасены!

Молодая леди молитвенно сложила руки, чтобы возблагодарить Бога и в сопровождении Мод направилась к выходу.

— Стойте! — закричал барон, услышав шепот горничной. — Мисс Герберт Линдсей, мне нужно с вами минуту побеседовать. Ну-ка, подойдите поближе, да не бойтесь, не съем же я вас.

— Не знаю, — ответила испуганная Мод, — но вы мне кажетесь таким сердитым, таким разгневанным, милорд, что я не решаюсь.

— Мисс Герберт Линдсей, ваша хитрость всем известна, равно как и то, что нахмуренными бровями вас не устрашишь. И все же, если я захочу, вы будете в самом деле трепетать от страха, и берегитесь, чтобы я этого не захотел… Итак, кто же это спасен? Я слышал ваши слова, наглая красотка!

— А я и не сказала, что кто-то спасен, милорд, — ответила Мод, с самым невинным видом теребя длинный рукав платья.

— Ах, вы не сказали что кто-то спасен, прелестная притворщица! Вы, наверное, сказали: «Спасены», во множественном числе.

Горничная отрицательно покачала головой.

— О, вы лгунья, лгунья, и я поймал вас с поличным! Мод уставилась на барона, изобразив на своем лице крайнюю глупость; она словно не понимала странных слов, «поймать с поличным».

— Меня ты своей приторной глупостью не обманешь, продолжал барон. — Я знаю, что ты помогла моим пленникам бежать, но победу праздновать еще рано, они не так далеко ушли от замка, чтобы мои люди не могли их догнать, и посмотрим, помешаешь ли ты мне через час связать их спиной к спине и сбросить со стены в ров.

— Чтобы связать их спиной к спине, милорд, их надо сначала сюда привести, — возразила Мод, по-прежнему изображая из себя невинную дурочку, хотя в глазах ее искрилось лукавство.

— Но прежде чем их сбросят в ров, их исповедуют, и если выяснится, что вы помогли им бежать, мы найдем способ заставить вас дрожать от страха, мисс Герберт Линдсей.

— Как вам будет угодно, милорд.

— Посмотрим, как вам это понравится, посмотрим.

— Клянусь святым Валентином, милорд, мне бы очень хотелось заранее знать о ваших планах в отношении меня, чтобы у меня достало времени приготовиться, — добавила Мод, приседая перед бароном.

— Дерзкая девчонка!

— Миледи, — продолжала совершенно спокойно горничная, подходя к своей хозяйке, напоминавшей статую Скорби, — миледи, не желает ли ваша светлость пойти к себе в комнату, ночь становится прохладной… Конечно, у вашей светлости подагры нет, но…

В крайнем раздражении барон, окончательно выведенный из себя насмешливым хладнокровием горничной, еще раз спросил у нее, что она хотела сказать своим возгласом «Спасены! Спасены!»?

В его вопросе гнева уже не было слышно, и Мод поняла, что на него пора так или иначе ответить, а потому воскликнула, как бы уступая настойчивости барона:

— Я скажу, милорд, раз вы требуете. Да, я сказала: «Он спасен», сказала шепотом, чтобы ваши солдаты не увидели, как я волнуюсь. Но от вас трудно что-нибудь скрыть, милорд. Я действительно сказала миледи: «Он спасен», и сказала это о бедном Эгберте, которого вы собирались повесить, милорд, но которого, слава Богу, не повесили! — произнесла Мод и разразилась слезами.

— Ну, это уж чересчур! — воскликнул барон. — Вы что, слабоумным меня считаете, Мод? Ах, что за глупости, вы моим терпением злоупотребляете! Эгберт будет повешен, а раз вы в него влюблены, то и вас повесят вместе с ним.

— Большое спасибо, милорд, — расхохотавшись, ответила горничная, еще раз присела, повернулась на каблучках и побежала догонять Кристабель, вышедшую из часовни.

Лорд Фиц-Олвин пошел вслед за ней, произнося длинную речь, наполненную проклятиями женской хитрости. Дерзкая насмешливость Мод до крайности обострила жестокость барона, и он все искал, на кого бы излить свой гнев; он бы отдал половину своего состояния тому, кто доставил бы ему немедленно Аллана и Робина, и, чтобы скоротать время до возвращения солдат, посланных вдогонку за беглецами, решил пойти к леди Кристабель и выплеснуть на нее свое дурное настроение.

Мод почувствовала, что барон идет следом за ней, и, опасаясь его ярости, убежала как можно скорее, унеся факел и оставив благородного лорда в полной темноте; он шел, призывая проклятия на голову горничной и вообще всех на свете.

«Буйствуйте, буйствуйте, барон!» — убегая, шептала про себя Мод; но, подумав о том, что она бросила больного старика одного в темных переходах, девушка почувствовала угрызения совести, потому что она была скорее озорной, чем злой; и тут ей послышались отчаянные крики.

— На помощь! На помощь! — кричал кто-то приглушенным и прерывающимся голосом.