Онлайн книга «Имена мертвых»
|
«Могу ли я обеспокоить вас, сьорэнн, своим присутствием?» «Садись, Аник, я давно жду тебя». «О!., разве мы знакомы? Где я мог видеть вас?» «Угадай», — лукавый смешок срывается с губ и тает в воздухе, сливаясь с нежным запахом духов. Аник понемногу пьянеет без вина. Он силится проникнуть взглядом сквозь вуаль, пока не замечает, что волосы красотки — какие-то странные. С узором вдоль прядей. И почему-то пряди движутся независимо от того, как дама поворачивает голову. «У вас, сьорэнн, вместо волос — змеи, — тактично сообщает Аник. — Я видел вас в книжке. Медуза Горгона, верно?» «Не обращай внимания, — девушка легко отмахивается рукой в полупрозрачной перчатке. — Ты не окаменел — значит, я не Горгона. А с внешностью всегда какие-нибудь неполадки…» Похоже, дамочка права — кое у кого из присутствующих необычное обличье. Шерстистые уши торчат выше макушки, нос напоминает рыло, лицо — песью морду; у О’Коннора зубов несколько больше, чем положено, и клыки слишком заметно выдаются. Они такими и должны быть, эти люди. То, что они чинно разговаривают и соблюдают светские манеры — притворство. В свете ресторанных люстр они обрели свои истинные лица. Да-а… То одно проступит, то другое — рожки, хвостики, копытца… «Ты неисправим, Аник. Ты шутил даже на пороге смерти», — казалось, девушка любуется им из-под вуали. «Уж не плакал — это точно». Девушка в черном достает из пачки пахитосу; Аник галантно подносит огня. «Благодарю, сьер Бакар. Ну-с, что будем заказывать? Я проголодалась». «Не крути мозги, подружка. Кто ты и зачем меня ждала?» Змеи, свисающие из-под шляпки, поднимают клиновидные головки, извиваются, шипят, выбрасывая язычки. «Ты мне хамишь». «Я и не так еще умею». «Аник, я — хозяйка заведения, со мной надо быть вежливым, запомни это». «А я запомнил кое-что другое». «Ты про ту мокрую записку?.. Позабудь о ней, это обман, лживые слова, цена которым — грош. Здесь всем владею Я, а ты — мой гость навеки». «Хватит врать-то, — Аник держится стойко, хотя сомнения и страх мало-помалу подтачивают его уверенность. — В этом зверинце я чужой. Я получил по суду, что полагается, и здесь не задержусь». «Думаешь, ты очистился смертью? — змееволосая красотка явно забавляется. — Аник, не обманывай себя. Ты же убийца. Душегуб. Земной суд над тобой свершился, а вот высший — еще нет. И мой ресторанчик — не худшее из мест, где ожидают окончательного приговора. Для тех, кто не рассчитывает на помилование, это оптимальный вариант. Вино, комфорт и наслаждения… Безудержные, сверхъестественные наслаждения, каких ты раньше не испытывал. Ты любил роскошь и праздность, Аник, а мы здесь всегда пируем — тебе понравится у нас». Очарование, исходящее от девушки в черном, становится жутким, неодолимым; нет сил ему противиться — Аник понимает, что его рука протягивается, чтобы накрыть ладонь красотки, и не может совладать с собой… но тут чей-то быстрый взгляд издалека отрезвляет его, словно пощечина. Эрика. Ее глаза — злые, требовательные, ревнивые. «Минуточку, сьорэнн. Мне надо отлучиться». «Не задерживайся, Аник…» «Ну?!» — очутившись в умывальной комнате, он берет Эрику за плечи. «Ты очумел, с кем ты связался?!» «С хозяйкой кабака, если она не свищет. Тебе-то что? мне на нее плевать. Я люблю только тебя». «Дурень, это не женщина. Ты видел ее волосы?..» «Ну, змеюки». «Это снаружи, это шкура. А внутри — ОН». «Мужик переодетый?., тьфу». «Не плюйся. ОН — не мужик и не баба. Кто — не скажу; тут „назвать“ значит „позвать“ — ты понял?» «Так… — Лицо Аника мрачнеет. — Патроны?» «Вот, держи. Больше достать не смогла». Раскрыв тяжелую коробочку из толстого картона, Аник радостно пересчитывает донца гильз. Пять рядов по восемь штучек — значит, сорок. «Как с выходом?» «Там СС, дверь на запоре. Снаружи тоже стерегут, похоже». «Ладно, — Аник опускает коробку в карман, — то есть неладно, но ешь что дают. Держись подальше от зала». «Аник, беги сейчас!..» «Я еще не договорил… с хозяином». Аник тверд, когда выходит в зал, но с каждым шагом твердости все меньше. Змееволосое нечто притягивает, влечет к себе, дурманит… Затихшая музыка вновь оживает вальсом, и капельмейстер восклицает: «Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!» «Аник, я выбираю тебя». Он обнимает девушку в черном за талию и берет ее руку в свою. Тело змееволосой на удивление настоящее, живое, теплое — «Вот оно — дьявольское обольщение», — как-то безвольно, вне себя думает Аник. Музыка кружит их среди других танцующих пар, и с каждым тактом, каждым поворотом Анику все сильнее кажется, что происходящее с ним — подлинное и реальное, что иной реальности и быть не может, что есть только этот ресторан, и этот танец, и опасная, загадочная, но манящая красавица… А она говорит и говорит, обволакивая его мысли туманом слов: «Знаешь, когда я тебя полюбила, Аник? в тот день, когда ты убил в первый раз…» «Я был прав. Он сжульничал и обозвал меня, сказал, что моя мать — проститутка. В порту такое не прощают. На мне нет вины…» «О Аник, как ты наивен! словно ребенок!.. Разве ты не знаешь, что убийство — смертный грех? И потом — ты убил за картежной игрой… Ты не помнишь матросской пословицы? „Карты — молитвенник дьявола“. Ты молился мне и принес жертву. Ты мой, ты мой, ты мой любимец, моя сладость… Я изголодалась по тебе… Поцелуй меня сильно, Аник…» Аник каким-то чудом удерживается от прикосновения к зовущему рту, потому что за влажными приоткрытыми губами ему на миг видится бездна, озаряемая снизу изжелта-ржавым огнем — та пасть, что поглотит гиблые души. «Я должен был выиграть тогда, — шепчет Аник, — у меня были хорошие карты, а он смухлевал… Это был мой верный выигрыш!..» «Ты упустил его, — мурлыкает, прильнув к нему, змееволосая подружка, — но выиграл мою любовь. А потом — помнишь? — перед казнью ты отказался от причастия и исповеди. Ты покорил меня своей дерзостью, Аник! Ты останешься со мной, мы будем вечно наслаждаться… Целуй меня, целуй же…» Аник глубоко вдыхает; рука его соскальзывает с талии на бедро красавицы, затем взлетает, собирая пальцы в кулак, — и обрушивается на лицо под вуалью. Музыка обрывается, танцоры замирают, а змееволосая отлетает, нелепо растопырив руки и ломая каблучки; не крик, не визг — глухой рев издает она, и змеи на голове встают дыбом. |