Книга Война самураев, страница 20 – Кейра Дэлки

— Что он ответил? Говори скорее! Мои свитки с сутрами будут приняты?

Гонец тяжело сглотнул, прежде чем продолжить:

— Должен сказать, владыка, настоятель был бы рад исполнить вашу просьбу. Меня часто посылали из кабинета канцлера в храм и обратно. Канцлер даже передал ваше прошение императору…

— И?..

— Сожалею, — негромко ответил гонец, — что мне приходится вас огорчать. Император Го-Сиракава… все еще сильно гневается на вас, владыка. Он… он издал указ, по которому написанное вами запрещено даже доставлять в столицу. Поэтому я привез ваше письмо обратно. — Посланник протянул сложенный лист бумаги, теперь уже изрядно обтрепавшийся и местами надорванный.

Син-ин взял письмо, а через мгновенье смял его в кулаке, переполняемый холодной яростью.

— Как он может быть таким бессердечным, мой сводный брат, сидящий на троне? Неужели не знает, что мои сутры есть знак покаяния, попытка искупления вины? А?

Гонец поклонился, ничего не говоря.

— Ступай.

Син-ин закрыл глаза и втянул сквозь зубы влажный летний воздух. Он прислушался к стуку крови в ушах и вынес решение.

— Ты, — велел он слуге. — Отправляйся немедля в мое убежище и забери свитки сутр. Потом доставь их сюда, мне. Принеси также мою старую парадную мантию, но сперва вымажь ее вчерашней золой из жаровни в гостиной. Еще захвати шарф и кисть для письма.

Слуге оставалось лишь подчиниться. Он побежал в полузаброшенный дом Син-ина и достал длинную лакированную шкатулку, где хранились сутры. Одна из девушек принесла алую мантию, и слуга скрепя сердце измазал тонкий шелк золой из жаровни. По пути он забрал кисть и шарф, как было велено, и со всех ног помчался обратно на берег.

Пока он бежал к своему господину, небо несколько раз сотрясали громовые раскаты, а облака налились свинцом. Чуть поодаль старый рыбак вытаскивал на песок лодчонку — переждать наступавшую грозу.

— Вот, владыка. А теперь не соизволите ли укрыться? Погода портится…

Слуга поднял голову и осекся, увидев, как переменился Син-ин: его глаза походили на два обсидиановых осколка — так мрачно и жестко они смотрели, — а брови насупились, точь-в-точь как грозовое небо.

Син-ин надел алую мантию в пятнах золы. Широкие рукава ее разлетались на ветру, словно крылья.

— У меня и в мыслях не было прятаться.

Он обвязал шарфом голову. Слуга в ужасе наблюдал, как бывший император встал коленями на песок, прокусил собственный язык и набрал кистью кровь, собравшуюся на губе. Этой «тушью» он написал что-то на лаковой крышке шкатулки.

— Идем, — позвал он, поднимаясь с колен.

— В-владыка?

Син-ин спустился но берегу к рыбаку, и слуга поспешил следом.

— Во время смуты я повстречал человека с именем Минамото Тамэтомо, избравшего удел демоничества. От него я узнал, как этого добиться. Сначала я счел его безумцем и только теперь осознал, насколько он был мудр.

— Владыка, быть не может, чтобы вы помышляли о подобном!

— В Хэйан-Кё меня уже равняют с демонами. Вот и чудно. Быть посему. Преисподняя получит мои сутры и душу в придачу.

Старый рыбак обомлел при их появлении.

— Господин, надвигается непогода. Негоже вам оставаться без крова.

— Я бывший император Син-ин и хочу одолжить твою лодку.

— Вы… нельзя выходить в море перед таким штормом!

— Я приказываю!

Старик перевел взгляд на слугу, тот скорбно кивнул.

— Как скажете, владыка, — кивнул рыбак. — Лодка ваша. И да смилуется над вами великий Рюдзин и его драконы.

— Мне не нужна ничья милость. — Слуге же Син-ин повелел: — Садись на весла!

Вслед за тем он шагнул в челнок и сел на скамью.

Слуга вместе со стариком столкнул лодку на вспененную воду и принялся грести что было мочи, сражаясь с приливом и набегавшими волнами. За полосой прибоя грести стало легче, но суденышко тут же начал раскачивать шквалистый ветер. Упали первые тяжелые капли, мешаясь со слезами у слуги на щеках.

Наконец Син-ин прокричал ему, перекрывая ветер: — Здесь! Останови здесь!

Тот обрадованно бросил весла, и Син-ин поднялся во весь рост. Поразительно, но его не сбивало с ног качкой.

Бывший император поднял ларец с сутрами над головой и проревел ветру и грому:

— Отныне я передаю мощь этих Пяти сутр Великой Колесницы Трем мирам ада! Я, потомок великой богини Аматэрасу [27] , подкрепляю сей дар своей кровью, приложением руки и клятвой, прося взамен сделать меня величайшим демоном Японии, демоном-государем. Да будет ярость моего духа в погибель и скорбь сему миру! Зову вас в свидетели, все небесные будды, все ками Земли и исчадия ада: отныне я полагаю сердце ко злу!

Ответом ему был слепящий удар молнии и гром такой силы, что, казалось, пришел конец света Син-ин бросил шкатулку со свитками в воду, и море тотчас почернело. Вокруг ларца образовался темный водоворот, и сутры затянуло под воду, в бурлящую пучину.

Едва шкатулка исчезла, как на море и в воздухе наступила удивительная тишь. Слуге, впрочем, от этого спокойнее не стало. Затишье казалось ему даже более жутким, чем шквал и гроза, — то было беззвучие глухоты, неподвижность смерти.

Син-ин снова опустился в лодку.

— Дело сделано. Греби назад, к берегу.

Но слуга не мог пошевелиться — так потрясла его перемена в лице господина. Глаза и щеки Син-ина ввалились, волосы дико торчали в стороны из-под шарфа, нос и пальцы сделались длинными, крючковатыми. Он излучал ненависть, словно черное солнце.

— Греби, я сказал!

Слуга вздрогнул как марионетка, налег на весла и стал грести так отчаянно, словно все морские драконы гнались за ним в ту минуту.

Князь Киёмори лениво взирал поверх игральной доски на садик за открытыми перегородками, дожидаясь, пока его сын Сигэмори сделает ход. Листья кленов только-только тронуло алым и золотым, а хризантемы распускали бутоны. Посадить в Рокухаре цветок императора было немалой дерзостью, но Киёмори испросил на то соизволения в Ведомстве императорского домохозяйства и получил его наряду с прочими милостями. В придачу к назначению властителем земель Аки и Харимы ему даровали чин помощника правителя Дадзайфу, намекая, что новые звания и чины не заставят себя ждать — в точности как пророчила Токико и сулил Рюдзин.