Книга Три стороны моря, страница 77 – Александр Борянский

— А теперь?

— А теперь ты задаешь много вопросов.

Дионис представил обреченный смерти город, осаждаемый обреченным смерти войском. В сущности, человек очень недолго жив, можно сказать, что мертвецы воюют с мертвецами.

Он не проникся этой картинкой, и потому опять спросил:

— Скажи, у тебя была сестра?

— Четыре, — с отвращением ответила Афина, — и все старшие.

— Я говорю не о пантеоне.

— А о чем? — и синие глаза ее потемнели в тон платью.

— Раньше. В той жизни у тебя была сестра?

Надо было обладать недюжинной наглостью, чтобы так говорить с ней.

— Вспомни, у тебя должна была быть сестра, такая же, как ты, точь в точь! — настаивал Бакх. — Это больно. Поэтому ты не помнишь. Твоя сестра-двойник всплывет из небытия последней.

Афина направила на него ледяной взгляд змеи. Этот холод испепелял.

— Она была? — спросил Дионис.

— Я вошла в смертную жизнь сама, — с гораздо большим отвращением выговорила Афина, — никто не делил со мной дверь.

Он изменился в лице, но взял себя в руки и просто сказал:

— Ты не помнишь…

Это было уже оскорблением! Она бы хотела не помнить, но она помнила! Она вспомнила до мелочей!

— Я уважаю твой черный цвет, — вдруг сказал Дионис.

— Зачем ты хотел меня видеть?

— Я решил, что будет нести в мир моя избранная.

— И ты откроешь это? — Афина изобразила иронию.

— Да, я не скрою это от тебя.

— Ты раскроешь стратегию избранного?!

— Да.

— Зачем?

— Я объясню. Стратегия вот какая: я намерен использовать чужие сущности, доводить их до абсурда и через это переворачивать души людей.

— Непонятно.

— Например, Афродита. Ее силы прибавляются от каждого удачного любовного акта. Она им покровительствует. Моя Елена работала на нее. Кстати, имя Елена я потом заменю.

— На что?

— Пока не знаю. Неважно. Так вот, моя Елена не будет отвечать на ласки то Париса, то Одиссея, их ведь так зовут?

— В точности.

— Она вовлечет их в хоровод, который перевернет саму идею любви Афродиты. Когда люди начнут забывать себя в этом хороводе, они будут становиться моими.

— Мой Одиссей? — спокойно переспросила Афина.

— Я использую зону власти Артемиды, и Аполлона, и Ареса… Артемида вынужденно поделится со мной, когда люди станут превращаться в зверей: я подарю им сознание волков и собак — кому что… А кому и свиней. Деметре не понравится, как я использую виноград, Аресу — как я насмехаюсь над войной…

— А Фебби?

— Ему не понравится все.

— Ты либо обманул меня… Но как-то неумело, вряд ли. Или же раскрыл замысел. Никто не раскрывает цель избранного до конца. Зачем? Твоя стратегия умрет с заключительным словом.

Дионис покачал головой.

— Моя стратегия уже мертва. Она родилась мертвой. Я это понял. Она может побеждать при одном условии.

— Ну, что ж, открой и эту тайну, если так хочешь.

— Я обнаружил единственную в пантеоне зону власти, которая не подвергается моим искажениям. Я не способен без спроса отобрать оттуда силу. А раз так, весь план невыполним.

— Это, конечно, зона Отца.

— Нет. Это ты.

— Почему?

— Потому что твой способ выжить так же сложен, как и мой. Он произошел из первобытных. Ты — следующий шаг в развитии. Передо мной.

Афина собралась было аж задохнуться от такой безусловной, небывалой наглости по отношению к себе, но почему-то мозг ее, чистый и решительный, не возмутился, а слушал дальше.

— Они объединятся и примутся выставлять меня вон из пантеона. Тебя они терпели, ты была просто сильнее, а я совсем другой. Отец не даст это сделать, его пути неисповедимы, я чувствую, но раскол и борьбу я предчувствую тоже. Гермес, кажется, что-то просчитал, он привел меня к тебе, или наоборот, но предпочел не знать о содержании переговоров. Он примкнет к нам.

— К нам? — Афина отвернулась.

— Да, — Дионис не обратил внимания на ее движение. — Потому что сейчас я предложу тебе союз и ты его примешь.

Афина сделала несколько шагов прочь и, не поворачиваясь, сказала:

— Сестры не было. Я точно помню: не было никакой сестры.

Он кивнул.

И произнес бесстрастно, по-деловому:

— Знаешь, у этих греков утром возникла одна проблема. Твой избранный слишком увлечен моей Еленой, он может не заметить, как его убьют.

Аякс не умел сомневаться — он действовал. К вечеру, когда спартанцы, микенцы, критяне, беотийцы, фессалийцы, локры — в общем, племена греков, иногда неправильно называемые общим именем ахейцев, а иногда — столь же неправильно — единым для всех именем данов, когда это многотысячное сборище мужчин разожгло костры, жарило мясо, спало под звездами, менялось пленницами, бросало кости — саламинцы одни облачились в доспехи, приготовили мечи и копья. Аякс с Тевкром нарисовали на песке быструю атаку в темноте на шатер, где собирались главные басилевсы.

Аякс был уверен в успехе. То есть он был уверен, что Одиссея и Агамемнона зарезать успеет, а там как Мойра свяжет.

Он отошел в сторону принести жертву Афине. Это басилевс должен делать сам, так было принято на Саламине, и Аякс не делился правом на жертву даже с братом-лучником.

Овца вела себя тихо, как вдруг Теламонид услышал блеянье. Он придавил ее огромной рукой… Но блеяла не эта овца.

Из наступающих сумерек показались несколько баранов, за ними еще несколько, и наконец пастух. Против Аякса он был как чахлая ива рядом с вековым дубом. Их хорошо было бы запечатлеть вместе: так разительно выделялась мощь Те-ламонида, рядом с тонким фригийским пастухом.

Нет, это был не Парис. Парис давно расстался с баранами.

И ни Кассандра, ни сам Аполлон не видели этой встречи, так что запечатлеть ее поэтическим слогом было некому.

Жертвенная овца сделала странное: передние ноги ее подломились, и она в нелепой позе упала на колени перед наступающими баранами.

Аякс с клинком наготове раздумывал, кому отсечь голову раньше: овечке или пастуху, нарушившему священное уединение басилевса.

— Радуйся, герой! — как ни в чем не бывало сказал пастух. — Ты наконец-то решился?

Аякс увидел, что передний баран улыбается.

— Тот же подвиг свершил десять оборотов солнца тому наследник Парис. В одиночку победил всех сыновей Приама. Ты идешь по его следу.