Книга Три стороны моря, страница 93 – Александр Борянский

Рамзес Великий не умер. Он страдал от жестокой боли: болели челюсти, голова, все тело… Анубис стоял у входа, нес стражу в изголовье, иногда брал за руку, но не уводил по дороге к свету. Рамзес ждал смерти каждый день: до сих пор он думал, что боль ее предвестник. Кто-то его обманул. Боль была, а смерти не было.

И в этом его городе, заново отстроенном, и вверх по реке Хапи, в глиняных лачугах, и в домах получше, и где попало жили тысячи и тысячи людей. Все они были его слугами. Очень много людей, молодых и здоровых, засыпающих легко и просыпающихся без боли. Здоровых, молодых…

Слабых и глупых.

И за пустынями, хранящими страну Кемт, тоже жили люди. Эти чужие казались Рамзесу еще здоровее, еще моложе.

И он, умирающий, по-прежнему держал в уме вытянувшуюся по длине самой длинной в мире реки свою страну, страну черной земли. Страна Кемт мучала Рамзеса, не отпускала его уйти с Анубисом. С утра она болела в районе южных порогов, а вечером, до которого еще надо было дотерпеть, вонзала отточенный кол в затылок, там, где Синай переходил в Палестину. Но невыносимей всего прочего постоянно, не давая передышки, болел весь берег Зеленого моря.

Если Зеленое море выбрасывало на берег Кемт человека — этого человека обязательно приводили к Рамзесу. И если кто-то непонятный забредал в пределы видимости восточных, охраняющих дельту крепостей, его тащили в город Раамси, к повелителю.

Но это случалось нечасто.

Хетты молчали о проигранной войне — Рамзес Великий узнавал о ней по крохам, по неясным слухам.

Когда Зеленое море выбросило пару сотен разбойников, из них отобрали двоих, знающих хеттский говор, и доставили во дворец. Остальных применили к работам, но в каменоломни пока не отправили и продавать также не стали.

Рамзес спрашивал людей моря в маленьком зале с помощью одного из сыновей. Заболев, он совсем потерял доверие к жрецам и чужакам-переводчикам. Его сын, из младших, получил приказ обучиться хеттской речи.

Это была ломаная речь: и морской дан, и сын Рамзеса безжалостно коверкали хеттские слова, едва понимая друг друга. Но Рамзес уяснил, что война там была, что война закончилась, что народы моря сообща победили.

Он догадался, что дан чего-то сказать не захотел. Тогда морского разбойника подвесили над ямой с крокодилами, показали это второму знающему по-хеттски дану, и принялись спускать вниз, на локоть с каждым следующим увеличением длины тени на солнечных часах.

Второй дан коверкал слова еще непонятней. Но он очень спешил выразиться, и потому Рамзес узнал, что вождь данов, почти самый главный вождь данов, крайне важный вождь данов был выброшен Зеленым морем на берег Кемт не случайно. Он искал свою жену, ради которой и была та огромная, небывалая война, и которой даже после разрушения города-вора, на руинах не оказалось.

Рамзес задумался. Он так задумался, что забыл прекратить движение вниз первого допрошенного дана, и очнулся, лишь когда истошные крики достигли его слуха.

Он вызвал чати (эту должность теперь занимал другой сын Рамзеса, из старших) и приказал найти вождя данов. Любой ценой, где угодно. Хоть на дне Хапи. Даже если потребуется выловить и распотрошить всех зверей с темно-зелеными спинами.

Что? Бог Себек? Пусть извинит бог Себек!

Менелай шел, спотыкаясь. Трое верных спотыкались в отдалении. Он их не ждал, а они не могли его догнать. Если б он остановился, то, возможно, упал бы. Он больше ничего не боялся, только не хотел упасть.

Когда впереди поднялась пыль, это, без сомнения, были колесницы.

«Почему со мной произошло такое? Как это могло получиться? — думал Менелай. — Почему я не поговорил об этом с братом?!»

Менелай не знал, что в доме брата его ждала засада Эгис-фа и Клитемнестры, что лишенный сына Пелей-мирмидонянин заключил с Эгисфом союз, что Троянская война, убив таким диковинным способом Агамемнона, не сплотила, а разобщила греков…

«Как Одиссей уже раз десять высаживался на берега? И ничего… Никогда ничего! Почему ему, безродному псу, так везет?!»

Из облака пыли действительно выплыли колесницы.

Прекрасная Елена, не путать с Еленой Прекрасной, окунулась в воду, заключенную в камень, и вернулась в полутемную комнату, спасающую от ярчайшего полуденного света и зноя.

Повелитель был там, в молчании, сидел с закрытыми глазами.

Она подошла, осторожно погладила его плечи, спину, прижалась влажным, прохладным после воды телом.

— Я мертв, — произнес Рамзес, не открывая глаз.

Спартанка прижалась к нему еще сильнее и беззаветней.

— Когда я умру, тебе не выжить здесь.

— Я не хочу думать об этом, — отвечала Елена.

— А я не хочу умирать, зная, что убиваю тебя. Я уже пережил смерть любимой жены. Ты знаешь.

Нефертари казалась Елене старшей сестрой. Она надеялась свидеться с ней после смерти. Она была благодарна, что повелитель все рассказал о Нефертари.

— Теперь я хочу принять только свою смерть. Понимаешь? — спросил Рамзес.

— Нет.

Он долго думал, прежде чем решиться… Он было открыл рот, чтобы сказать: «Я долго думал, прежде чем решиться». Но не сказал. Так он вселит в нее сомнение, а ему нужно передать ей свою убежденность.

Он мог либо убить всех этих непрошенных гостей, и первым ее непрошенного мужа. Не иначе! Истребить, чтобы уничтожить навечно тайну северной войны. Никто бы не узнал, где находилась причина ревности, из-за которой гибли народы.

Вместе с тайной он убил бы ее, последнюю любовь. Не будь в его молодости первой любви, подлинной, но так быстро, так обидно оборвавшейся… Кто знает? Но Нефертари была.

Он умрет со дня на день, и эту светлую девушку, отдавшуюся ему искренне, до конца, ее забьют палками, или проломят голову камнем во тьме храма Амона-Ра, или, чего доброго, скормят крокодилам… Жить ее не оставят. И сделают это его же сыновья. И предотвратить это невозможно.

Рамзес представил себе, как его преждевременно умерший возлюбленный старший сын убивает свою мать, преждевременно умершую возлюбленную Нефертари. Рамзес содрогнулся. Мало что могло его напугать.

Он решился, и уже ничто не сдвинет его волю.

— Меня нет. Боль лишает меня разума. Я этого никому не скажу. Но ты должна знать.

Елена заплакала. Скажи ей кто-то пять лет назад, что она будет плакать из-за мужчины, который старше ее больше чем вдвое.

— Я хочу подчинения! — вдруг сказал Рамзес.

И она с готовностью, подняв голову, повторила несколько раз:

— Да, да! Я все сделаю! Я подчинюсь! Я все сделаю для тебя.

И лишь тогда, услыхав это, Рамзес Великий открыл ей:

— Здесь, в стране Кемт, находится твой муж.