Онлайн книга «Пластилин колец»
|
– На дерево налетел, – вот к чему свелись все его объяснения. Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним отдыхом. – Оох! – болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый пригорок. Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне разворотил. – А ты скачи, вставши на голову, – язвительно посоветовал Ловелас. Она у тебя и помягче, и ценность представляет не такую большую. – Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер. – Жаба. – Оглоед. – Полудурок. Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с неудовольствием покачала головой. – А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка? Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко расхохоталась. – У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, – наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов несколько кинжалов сразу. – Ребята немного устали от долгой скачки, – успокоил Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, – но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего я стою, – перед вашими лазурными глазками. Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и, гневно топая, удалилась. – Дохлый номер, – объявил Гимлер. – Брось, не горюй, – сочувственно произнес Ловелас, обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, – все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой. Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа. – У бедный малтшик вот тут полный капут, – сказал, указывая на голову Артопеда, Гимлер. В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт пенящимися пивными кружками: Ми ист бравый Реготун, Врун, шалун, хвастун, драчун. Ми скакаем наш баран В дождик, в веттер унд в туман! Ми танцуем вальс унд полька, Ми читать не знайт нисколько. Ми хотим в своя страна Мир унд стран других казна! Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто непривлекательное с пойманной ими собакой. Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко шепча: "Йорака, моя Йорака". Завтра он явит всем такую отвагу, что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к стволу дерева и вздохнул. – Эк ведь тебя проняло-то, а? Топтун с криком отпрыгнул, но перед ним маячила всего лишь знакомая заостренная голова Гимлера, осторожно выглядывающего из кустов. – Я не заметил твоего приближения, – сказал Артопед, убирая меч в ножны. – Да я пытаюсь убраться по тихому куда-нибудь подальше от этого паскудника, – объяснил гном. – Кого это вы назвали паскудником, сударь? – сухо поинтересовался Ловелас, высовываясь из-за ствола, за которым он до этой минуты мирно растлевал бурундука. – Легок черт на помине… – простонал Гимлер. Втроем они уселись под развесистыми ветвями, думая о совершенном ими тяжком походе, судя по всему совершенно бессмысленном. Что проку побеждать Сарафана, если Сыроед завладеет Кольцом Фрито? Кто тогда сможет противиться его мощи? Долгое время провели они в размышлениях. – Не настало ли уже время появиться deux ex machina? – устало спросил Ловелас. Внезапно послышался громкий хлопок, полыхнул яркий свет, на миг ослепивший устрашенную троицу, ядовитый запах дешевого пороха повис в воздухе, и три товарища услышали отчетливое "шлеп!", за которым последовало еще более громкое "ох!". Затем перед ними в облаке конфетти предстала сверкающая фигура в белых одеждах, отрясающая обломки сучьев и грязь с безупречно чистых клешей и модных сапог. Над белым кителем а ля Неру с шикарным медальоном на груди виднелась опрятно подстриженная борода и темные очки в поллица. Весь этот ансамбль венчала большая белая панама с подобранным ей под тон страусовым плюмажем. – Сарафан! – ахнул Артопед. – Вроде того, но не в самую тютельку, – ухмыльнулся ослепительный пришелец, щелчком сбивая невидимую пылинку со сработанного хорошим портным рукава. – Ну-ка, попробуй еще разок. Грустно же, когда старые дружки никак не могут тебя признать! – Гельфанд?! – воскликнули все трое. – И никто иной, – сказал престарелый пижон. – А вас, похоже, удивило мое появление. – Но как же… как ты…? – начал Ловелас. – Мы думали, что булдог… – сказал Гимлер. Старый маг подмигнул и поправил на груди вульгарный медальон. – История моя и вправду длинна, и я теперь уж не тот Гельфанд Серозубый, какого вы знали прежде. Я претерпел множество изменений и, должен добавить, – спасибо, больше не хочется. – Ну да, виски напомадил и бороду подстриг, – прошептал наблюдательный гном. – Я все слышу! – сказал Гельфанд приглаживая острые, словно бритва, бачки. – Не делай легкомысленных выводов из моего нынешнего обличья, ибо мощь моя стала ныне еще большей, чем была когда-то. – Но как же ты сумел… – Много постранствовал я с нашей последней встречи и многое видел, и многое должен тебе рассказать, – ответил Гельфанд. – Мне бы хватило и имени твоего портного, – сказал Гимлер. – А где вообще ты разжился такими шмотками? Мне казалось, что до сезонной распродажи еще несколько месяцев. – Есть в Лодыриене один такой магазинчик. А что, к лицу мне, как по-твоему? – Гораздо больше, чем ты думаешь, – признал гном. – Да, но как же ты все-таки… – снова начал Ловелас. Маг знаком призвал их к молчанию. – Узнайте же, что я уже не прежний Волшебник. Дух мой очистился, природа переменилась, у меня теперь новый имидж. От прежней моей личности осталось всего ничего, – шикарным жестом сорвав с головы панаму, Гельфанд низко поклонился друзьям. – Я претерпел полное преображение. – А может, все же заложимся? – проворчал Гимлер, увидев выпавшие из панамы пять тузов. |