Книга Сказки зимнего перекрестка, страница 26 – Наталия Ипатова

С мстительной неторопливостью он запалил лучину, потому что пробираться к выходу ощупью, меж нагроможденными одна на другую склянками с множеством разных снадобий, было бы по меньшей мере неразумно, а по правде говоря — вообще опасно. Проклиная кухарок, которые не могут потерпеть с больным зубом до утра, Локруст долго возился с тяжелым ржавым запором: он не умел заставить служить себе обыденные вещи.

Когда он управился с ним, то рассеянно заморгал на яркий факельный свет.

— Ты не торопишься, Локруст, — сказал ему герцог д’Орбуа.

— Монсеньор, — пролепетал чернокнижник, спросонья не соображая, что преграждает ему дорогу. — Вы… в такое время? Сами? Вам стоило приказать… послать…

— Впусти меня.

Локруст отскочил с порога и поспешил запалить лампу. Герцог огляделся по сторонам.

— Гляжу, ты тут обжился.

— На то ваша воля, монсеньор. Прошу вас, сядьте… куда-нибудь.

— Я пришел сам, — сказал герцог д’Орбуа, — потому что хочу поговорить с тобой о моей дочери Агнес. И не хочу, чтобы об этом кто-то знал.

Лампа наконец подчинилась Локрусту, в комнате стало более или менее светло, ночь отползла в дальние углы, и по выражению лица чернокнижника д’Орбуа догадался, что коснулся той единственной темы, где его власти над жизнью и смертью Локруста недостаточно. Интересы Агнес стояли здесь вперед его воли. А разговор с Власером час назад заставил его заподозрить, что феномен этот вошел в систему. Это следовало учесть, а уж настолько-то он был умен.

Обхватив себя за локти и спрятав кисти рук в складках широких разрезных рукавов, он сделал несколько бесцельных шагов среди творческого беспорядка комнаты и остановился над кушеткой у окна.

— Это он?

— Это Марк, — осторожно отозвался Локруст из дальнего угла.

— Крепко же он спит.

— Я оглушил его наркотиком. Он был сегодня… очень плох.

— Я знаю, — сказал д’Орбуа. — Меня поспешили известить. И эта поспешность меня… тревожит.

— Монсеньор?

Камилл д’Орбуа продолжал глядеть на кушетку с высоты своего роста.

— Я допустил, чтобы это случилось, — медленно выговорил он. — Между тем мне следовало бы знать, что возвышенная дева на серва и не глянет, за опоясанного рыцаря выйдет замуж… а с ратником — сбежит. Моя дочь влюблена, и пошли слухи. Моя… любимая дочь, Локруст. Дочь, которая не боится меня и не врет мне. Я способен это оценить.

— Он молод, — сказал Локруст, — красив и прекрасно воспитан. Что еще нужно девушке?

— Двадцать поколений предков, подтвержденных документально. Ленное владение, доход с которого позволяет содержать жену в подобающей ей чести.

— Скажите с ним два слова, монсеньор, и вы поймете, что все это где-то есть.

— Локруст, — вымолвил герцог д’Орбуа, — ты — самый умный человек из всех встреченных мною в жизни.

— Ваши слова ко многому обязывают, монсеньор.

— Разумеется.

Под его взглядом Локруст цепенел, как птица перед змеей, но герцог испытывал человеческие чувства, а стало быть, на них можно было играть. Однако Локруст никогда не пользовался чужими слабостями себе во благо. Не умел.

— Власер говорит о том же, — заметил д’Орбуа, испытующе глядя на белесого, словно ночной мотылек, чернокнижника. — Он утверждает, будто парень — воин, обучен рыцарскому бою. И еще черт-те какому. Старый вояка опасается сказать, но понимает, что этот молодчик управился бы с ним самим, со всеми его искусством и опытом, меньше чем в минуту. Марк может заменить его при мне. Доброжелателей, таким образом, кроме Агнес, у него нет.

Он так беззащитен, когда спит, — добавил он после продолжительной паузы. — Я испытываю сильнейшее искушение избавиться от него, как от проблемы, самым испытанным способом.

— Что ж, — отозвался Локруст, — ничто не мешает вам сделать это.

— Ты не прав, — сказал д’Орбуа после минутного размышления. — Во-первых, я потеряю дочь. Во-вторых… есть вещи, которые я не делаю.

Он вновь погрузился в молчание.

— Я думаю о том, — выговорил он наконец, — что если бы ко мне явился вот такой парень, назвал какое угодно имя и преподнес какую угодно историю, мне бы и в голову не пришло его проверять. Я бы ему поверил.

— Мне кажется, монсеньор, вы не должны опасаться за честь мадемуазель Агнес.

— Только не говори мне о стойкости юных дев!

— Нет, монсеньор, об их стойкости я вам твердить не стану. Агнес действительно любит его, и в этом, как вы изволили убедиться, нет секрета. Но дело — или беда! — в том, что Марк не любит Агнес. И не пытается притвориться.

— В то время как любой мало-мальски расчетливый негодяй не преминул бы воспользоваться своим преимуществом, чтобы вместе с рыцарской дочерью заполучить положение в обществе.

— И тогда ничто не мешало бы вам избавиться от него так, как вы бы того хотели?

— О, я уже высказал свое мнение о твоем уме.

— Благодарю, монсеньор, однако глупцы несут в ад более легкую ношу. Мадемуазель Агнес — умная, а более того — чуткая девочка. Видя равнодушие мужчины, она никогда не потребует его любви. Это тот редкостный случай, монсеньор, когда оба они выше любой грязной сплетни и неприкосновенны для нее. Лишь упорное бездействие способно заставить замолчать злые языки, в то время как любое предпринятое вами действие способно только дать им новую пищу. Если вы поступите с Марком правильно, то будете иметь его преданность, уважение и дружбу точно так же, как имеет их ваша дочь.

— Мне этого мало, — неожиданно признался герцог. — Я хочу видеть свою дочь счастливой. Весьма нелюбезно с его стороны не любить ее.

Локруст беспомощно пожал плечами.

— Люди никогда не забудут, — сказал он, — кем он был. На дурное память у черни крепка.

— Факты, — ответил ему герцог, — похожи на кирпичи. Умный способен выстроить из них, что ему вздумается. А сильный заставит других признать свое творение безупречным. Ты можешь поразмыслить над этим?

С этими словами он осторожно притворил за собой дверь.

— Где вы были на этот раз? — спросил Локруст, усаживаясь к Маркову изголовью. Он уже не спал в эту ночь, размышляя над тем и этим, мечась меж враждебных теней и томясь нежностью и состраданием. Еще и в помине не светало, когда Марк внезапно, без единого звука открыл глаза.

— С отцом, — просто ответил он.

— Ну-ка, ну-ка!

— Но я все равно не назову вам ни фамилии, ни географического региона.

— И все же…

— Я просто знал, что это мой отец.

— И кто же он?

— Воин, — без запинки ответил Марк. — Он учил меня мечу. Веселый, высокий. Мне казалось, голова его выше солнца. Но, может, сам я был не выше его ботфорта.