Онлайн книга «Евангелие от Крэга»
|
У него рука так и дернулась – приголубить за такие слова. – Да ты что? – удивилась она. – Когда я в прошлый раз тебе про нее поведала, ты аж вскинулся. Что, поперек горла тебе не к случаю пригулянные, а? Он засопел, сдерживаясь, – еще начнешь отвечать, брякнешь лишнее. А девка она догадливая. Мадиньке это будет ни к чему. – А то у нас сказывают, – вкрадчиво продолжала она, – неспроста среди ночи явился Солнечный Страж. Будто понесет от него одна из нашенских… – Врут. Да и кто его видал, твоего стража-то? – Его самого не видали, а меч его в ночи непроглядной светом солнечным над всем Зелогривьем лучился. – Правду говорят, что бабьи языки – что рогатовы хвосты на ветру. Даже если б страж твой невидимый и впрямь прилетал – что ему, другой заботы не было, как здешних девок брюхатить? Вот пустите такой слушок, и поедет он гулять по свету, небылицы на себя наматывая, как перекати-поле. Кому-нибудь может и бедой обернуться. – А, – беспечно отмахнулась Махида, – у нас уже сколько лет из уст в уста предвещание передают: родится, мол, новый бог. И принесет его неведомый, которого от других отличить легко, потому как будет он черным на белом и под белым. В Лилояне, где козлорогов разводят на шерсть да мясо, для того аманта держат, чтоб всех новорожденных козлят проверять. Ежели родится черный на белых ножках, его сразу в отдельный загон, за тремя загородками. Рожки прорежутся – снова проверка, у кого они белые, того еще пуще стерегут, чтобы, не ровен час, не принесли на спине или там меж рогов бога нового. – Что, так и пропадает скотина зазря? – Почему – зазря? Только их черепа и идут на рокотаны, лилоянским амантам большой прибыток. Харр обсосал последнюю косточку наскоро обжаренного лесного голубя (а фазаночка была бы помясистее!), откинулся на постели. Что, не нагулялся в Огневой Пади? Судя по тому, как пола кафтана топорщится, то – нет. – А что, Махидушка, – ухмыльнулся он – впрочем, без всякой задней мысли, – не сгожусь ли я тебе заместо Стража Солнечного? А там, глядишь, и за божком новорожденным дело не станет. Но тут приключилось то, чего он меньше всего мог ожидать: Махида вся трепыхнулась, как утица, из воды выходящая, потом бросилась на колени подле постели и принялась Жарко и липко целовать его руки: – Как же ты догадался, желанный мой? Я все сказать тебе норовила, да подойду близенько – и испуг берет ты ведь и за Мадиньку не порадовался… – Ты что городишь? Орешков дурманных накушалась? – Да каких орешков? В тягости я! Оп! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сговорились они, что ли? – И скоро порадуешь? – спросил он без малейшего энтузиазма. – За Белопушьем, надо думать, так что нам еще миловаться – дней не считано! Он критически оглядел ее – действительно, со стороны и не подумаешь. У таких, ширококостных, долго еще вся их девичья стать в полной справе. На том и мужья, и родичи дотошливые запросто промахиваются. – Ладно, коли так – давай сюда, – добродушно пробасил он. – Поздравлю. * * * А вот на Мадиньке-тонковеточке уже все было как пером написано. Явилась она на третий день, когда не ждали. Харр на собственное удивление засуетился, начал совать ей алые кружала в тряпице; она приняла, не ломаясь, но так, словно на плоту плыла, а все земное на берегу осталось. Золотые глаза ее сияли по-прежнему, но сейчас этот свет не разбегался солнечными бликами вокруг по хижине, а уходил куда-то в глубь ее самой. – Что, не по нраву?.. – чуть ли не жалобно подал голос менестрель. – Отчего же? – теплым, воркующим голосом отвечала она. – Только зря ты тратился, господин мой Гарпогар, ты ведь мне уже все заветы свои пересказал, и как нарушать их – научил. – Выходит, нам и говорить не об чем? – Если хочешь, я послушаю тебя, господин мой. Нашлась слушательница! Он только махнул рукой безнадежно, вспомнив свои бессильные попытки сформулировать и обосновать то, что он в глубине души называл заветом заветов. Она подождала еще немного, закуталась в теплую шаль белоснежного пуха, вежливо попрощалась. Он только пожал плечами и впервые почувствовал, что летняя теплынь кончилась, словно очутился он в самом конце тихрианской дороги, под закатным солнцем. * * * – Посылай куда хочешь, – угрюмо попросился он у Иддса. – Немило мне на одном месте. – Что, новый дом не люб? – Что ты! Обстава богатая, горница кругла, так что весь день солнышко в окна глядит. Лепота. – Тогда не дергайся. Караваи железные мне доставили, теперь надо соображать, каким таким манером ковачу нашему заказ сделать, чтобы он до поры до времени не раскумекал, что к чему. Харр почесал лоб под надбровной косицей: – А подкоряжники не ожидаются? – По правде говоря – навряд ли. В Медоставе Яром мудродейка отменная: наварила пчелиной сыти – приманка такая дурманная, смешала с кровью человеческой (нашелся телес неугодный), да этой заразой комья хлебные напитала. Едва рассвело, поставила на стену воинов, у которых руки поразмашистей, и этими комьями лагерь подкоряжников закидали. Тут как раз пчелы проснулись, их вокруг Медостава видимо-невидимо, приманку почуяли – и тучами на вонючек лесных! А жужжалки там, прямо сказать, что медвежата летучие, десяток насядет – и дух из человека вон. Так что не думаю, что те, кто в живых остался, успели залечиться… Придумка была изрядной, и это Харра немного развлекло. – Сделаем вот что, – проговорил он, чувствуя, что чужая затея заставила и его ум работать попроворнее. – Скажешь Лесовику, что надобно тебе отборное дерево на крепкие бороны, вот пусть он сам и укажет в роще, какие срубить. На бороны мы-де насадим железные наконечники, и когда надвинется вдругорядь опасность ратная, этими боронами – колючками кверху – замостим берег ручейный, да и на дно ловушек покидаем. Под такую сказку сколь угодно наконечников наковать можно. – А ты хитрован, – восхитился амант. – Только вот дочку за тебя я бы не отдал – ты своей жене всю дорогу мозги крутить будешь. Что, не так? – Будто ты сам без греха… Ну, не надумал еще, куда меня с поручением послать? Побегаю, пока холостой. Амант потер подбородок, насупился: – Поручение-то есть, да не про твою честь. Ты не вламывайся в амбицию-то, на это дело нужен мастак, досконально все наши обычаи и нравы знающий. А ты ведь у нас в основном дока по чужим землям да придумкам хитроумным. – А в чем дело, ежели не секрет? Нельзя сказать, что ему было так уж интересно – просто не хотелось возвращаться домой, тоскливо глядеть в зеленый лиственный навес над головой… или в стрельчатое окошечко – на пустую крышу с башенкой посередине. |