Онлайн книга «Осенний Лис»
|
— Деревня-то при чем? — с недоумением спросил Жуга. — Хорошая деревня, и люди, вроде, как люди… Добрые. Вон, помогли мне даже бесплатно… Ружена подняла к нему заплаканное лицо. — Они всегда готовы помочь… если надо похоронить, — сдавленно сказала она. — Думаешь, ты первый в эту зиму приволок сюда мертвеца?! Жуга побледнел. — А… разве… нет? * * * Расчистив заметенную снегом дорожку, Збых растворил скрипучую дверь и некоторое время стоял на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. В кузнице было пусто и холодно. Вода в бочке подернулась льдом. Збых подошел к очагу, поворошил холодные угли, рассеянно перебрал инструмент на верстаке. Тронул недвижные мехи. Взялся было за молоток, но вздохнул и отложил его в сторону. Ощущение тяжести в руках было странное и незнакомое. Он вышел и долго стоял, глядя, как опускается на деревню вечер, потом повернулся и посмотрел в другую сторону — на реку, на лес за рекой. Настроения работать не было. Он запахнул плотнее полушубок и направился вниз по тропинке, к темневшей во льду проруби. Близилась ночь. Небо подернулось темной синевой, затем почернело совсем. Воздух был тих и прозрачен. Одна за другой высыпали звезды. Взошла луна, посеребрив верхушки елей на том берегу, щербатой сырной головой отразилась в воде. Мягким покрывалом заискрился снег. Збых стоял недвижно, глядя на спящую зимнюю реку, чувствуя, как распирает грудь непонятный, неведомый доселе зуд. Голова томилась ожиданием слов. Он стоял и вспоминал. …Жаркими пальцами пляшет костер, лижет сухие вязанки. Черным хвостом над землей жирный зловонный дым. Запах горелого мяса и след в пламени стихшего крика — в шуме толпы, в шуме толпы, в шуме толпы… …Повозка старая ползет неспешно по дороге, плетутся сонно под ярмом усталые волы. Под солнцем пыль, и потный лоб никак не остывает. Но почему так хорошо нам ехать в никуда? Нигде подолгу не сидеть, нигде не оставаться. И рядом — милое лицо, и карие глаза… …На снежной поляне вдруг — голос зовущий, В просторах снегов умирающий день. Полночные звезды и — ветер метущий, Погасший костер и — скользящая тень… Збых помотал головой. — Не мое… — прошептал он еле слышно. — Все — не мое… Он осмотрел на свои руки — широкие мозолистые ладони деревенского кузнеца. Пошевелил пальцами, хмыкнул. Откуда пришло это странное чувство поющих под пальцами струн? Он же не играл никогда ни на чем, и не знает даже, с какого конца за скрипку браться. И голова… Збых снова затряс головой. Слова. Слова. Накатывают, кружатся, теснятся… — Збых! Кузнец оглянулся — вниз по склону бежал Жуга. Споткнулся, упал, зарывшись носом в снег. Встал, отряхиваясь. Поднял и нахлобучил шляпу, и уже не особенно торопясь, быстрым шагом спустился к реке. Остановился рядом. Некоторое время они молчали. — Красиво, — совершенно неожиданно для себя, сказал вдруг Збых. — Что? — встрепенулся Жуга. — Красиво, говорю, — задумчиво повторил тот. Посмотрел Жуге в глаза. — Почему я раньше этого не замечал? Или… это тоже из-за рифмача? — Все может быть… Сам ты что об этом думаешь? Збых наклонил голову, посмотрел искоса. — Я не думаю, я — знаю, — ледяным голосом сказал он, и вдруг, ни с того, ни с сего, начал читать: Призрак давних эпох, навевающий сон, Эхо стихших шагов, уходя в небосклон, Бороздящее тьму на рассвете. Легкий шелест листвы, рокот теплой волны, Тишина подземелий и грозы весны — В колыбель приходящие к детям. Оберег и броня теплых маминых рук, Вереница событий, друзей и подруг, Первый враг, что понять так непросто. Поле, лес и Луна — в облаках и в реке, Лето, осень, весна, льдинка на языке — Это в памяти держит подросток. Уходящая юность, груз новых забот, Сны, печали, усталость, кровь, слезы и пот, Смех и горе, ответы, вопросы… Дуновение смерти за чьей-то спиной И любовь, что поможет остаться собой — Так внезапно становишься взрослым. Новый груз новостей, треволнений и бед, Череда поражений, ничьих и побед. Первый волос седой на макушке. Все, что в жизни узнал уже можно забыть, Все равно эти знания не применить — И грустят старики и старушки. Нет ни сна, ни печали, лишь молкнут шаги, В воду бросили камень, погасли круги, Только души в единое слиты. Вновь ушел в дальний путь призрак давних эпох, И в молчаньи холодных застывших веков Пыль заносит могильные плиты… Жуга слушал, почти не дыша, эти скупые сбивчивые вирши, от которых щемило сердце, и какой-то иной, нездешний холод волной поднимался в душе, и не оставалось после ничего, только один большой, неясный вопрос: почему? зачем? за что? — Силен рифмач… — одними губами прошептал Жуга. Збых умолк. Покосился на ремешок на запястье. Кожа под ним покраснела и чесалась. — Жуга, — тихо позвал он. — Что? — Что же дальше-то будет? — С Тобой или с Ним? — С нами… с обоими… Жуга не ответил. Присел возле проруби. Сгреб ладонью снег. — Смотри, — он слепил снежок и бросил его в прорубь. С легким плеском тот исчез и показался снова еле видимым белым пятнышком под темной водой. — Вода — это, как бы, твоя душа. А снежок — его. Не плавает, не тонет… — Он умолк, а когда продолжил, голос его звучал как-то странно. — Вода растопит снег, — говорил Жуга, не глядя на кузнеца. — Пройдет девять дней, и его душа отправится в путь. Если смешаются они, то и твоя уйдет следом… Три дня уже прошло. Збых почувствовал, как замирает сердце. Сглотнул гулко. — И… ничего нельзя сделать? Жуга помолчал. — Девять дней — огромный срок, если знать, что делать, — наконец, сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней быстро замерзала, и вскоре снежок окончательно вмерз. — Лед видишь? — Ну, вижу, — согласился Збых. — И что? — Оберег для тебя — что лед для этого снежка. Не даст растаять… — Он повернулся к Збыху. — Почему ты не сказал мне, что до Вайды было еще трое? — Те, которые померзли? я как-то о них не подумал… А что, это важно? — Важнее некуда, — Жуга встал и отряхнулся. — И вот что еще: кто такая бабка Ниса? В который раз о ней слышу, а ты, вроде, ничего мне про нее не рассказывал. |