Книга Многорукий бог далайна, страница 8 – Святослав Логинов

Конечно, Шооран знал, что за такой ножик, узнай о нем одонт, владельца немедленно отправят пройтись по шавару босиком, но удержаться не мог и изготовил все как надо.

Теперь нож выручил его, но в то же время хранить его стало опасно, особенно, если кто-нибудь из мальчишек донесет о нем властям. Впрочем, Шооран надеялся, что этого не случится, в конце концов, первыми и всерьез напали они, и вряд ли им захочется отвечать за свой поступок перед одонтом.

Приведя себя в порядок, Шооран вышел к палатке. Мама была дома. Шооран высыпал из сумы харвах и с гордостью раскатал перед мамой кожу авхая. Авхай уже полностью обездвижел, и это немного омрачало радость охотника.

— Какой ты молодец! — протянула мама восхищенно. — Настоящий охотник! Ты гляди — он еще живой!.. — и действительно, словно специально авхай округлил приоткрытый рот и замер на этот раз навсегда.

— Это для тебя, — довольно сказал сын. — Сшей себе новый жанч.

— Спасибо, — сказала мама. — Только как же быть, я сегодня не смогу кожу обработать, мне сейчас уходить надо, я уже вымылась, видишь?

— До завтра кожа испортится, — непонимающе сказал Шооран.

— Знаешь, что мы сделаем, — догадалась мама. — Мы попросим Саригай, она шкуру выскоблит и замочит в нойте, а я завтра доделаю все до конца.

— Как же, согласится она… — недовольно протянул Шооран, обиженный невниманием к своему подарку, — а если и согласится, то выскоблить кожу как следует не сумеет…

— Сумеет, — успокоила мама. — Я очень попрошу.

Когда соседка, обрадованная возможностью неожиданного заработка, ушла, захватив кожу, Шооран, все еще слегка обиженный, спросил:

— Мам, а куда ты идешь?

— В гости, — шепотом ответила мама. — Меня Мунаг пригласил.

— Он тебя в жены берет? — догадался Шооран.

— Нет, что ты… кто меня возьмет, я же сушильщик. Он так просто пригласил. Но это неважно, он хороший человек, не злой. И ты ему нравишься.

— Да, Мунаг добрый, — сказал Шооран, вспомнив про нож.

Мама открыла большую флягу, которая обычно пустой лежала в углу, налила на ладонь несколько капель воды и, наклонившись, обтерла лицо. Шооран смотрел молча, понимая важность момента. Потом, когда фляга была убрана, произнес:

— У Мунага две жены, и обе моются водой каждый день. Они чистые и называют нас вонючками. Я знаю.

— Ну и что? — спросила мама.

— Я не понимаю, зачем Мунагу понадобилась ты. Может быть он просто хочет посмеяться, — Шооран произнес эту мучившую его фразу с решительным отчаянием, словно кидаясь в далайн. Но ничего не случилось. Мама улыбнулась.

— Мунаг сильный, — сказала она, — а его жены… я не знаю, какие они — должно быть молодые и красивые, и наверняка чистые, но ему скучно с ними. Ведь случается, что и блистающий одонт, ни разу в жизни не промочивший ног, живет среди праздников и похвал более одиноко, чем последний изгой на мокром оройхоне. А может быть, ты и прав, а я просто девчонка до сих пор не нажившая капли ума.

— Мама, — спросил Шооран. — Ты счастливая?

— Конечно. У меня есть ты. Вырос уже, совсем взрослый стал — вон о каких вещах задумался. Конечно, счастливая.

— А если не обо мне, а просто о жизни. Так — счастливая?

— Так — не очень.

— И я — не очень.

Мама скинула жанч, и Шооран увидел, что под ним одета не простая рубаха, а тонкий праздничный талх, недавно вымененный на сухом оройхоне и еще ни разу не одеванный. Из потайного кармана жанча мама достала нитку драгоценного лазурного жемчуга, который изредка находят в самых жутких закоулках шавара.

— Надеть? — спросила мама и, не дожидаясь ответа, накинула ожерелье на шею.

— Какая ты красивая!.. — восхищенно протянул Шооран. — Это настоящий жемчуг? Откуда он у тебя?

— Его добыл отец, — лицо матери омрачилось, она протянула руку, чтобы снять с шеи пронзительно голубую нить, но в этот момент полог навеса отлетел в сторону, сорванный сильной рукой, и в проеме показался тяжело дышащий Мунаг.

— Где он? — потребовал Мунаг.

— Кто? — не поняла мама.

— Твой Шооран только что зарезал любимого сына одонта.

— Неправда! — крикнул Шооран. — Я никого не резал!

Мунаг, только теперь заметивший Шоорана, шагнул к нему, выдернул из-за пояса у мальчика нож, осмотрел верноподданнически затупленный край.

— Ты не врешь? — спросил он с угрозой.

— Честное слово. Они хотели бить меня палками, а я их только пугал. Они первыми схватили меня…

— Ты клянешься, что на наследнике нет ни единой царапины? — Мунаг приблизил к лицу Шоорана бешеные глаза.

— Как перед Ёроол-Гуем, — подтвердил Шооран.

— Где накладка? — Мунаг протянул ладонь.

Шооран покорно достал спрятанное лезвие. Глаза у мамы расширились, она испуганно зажала рот рукой.

— Иглы! — потребовал цэрэг.

— В ручке, — Шооран кивнул на нож.

Мунаг отковырнул затычку, удовлетворенно хмыкнул и пересыпал смертельные занозы в рукоять своего кинжала. Мама издала судорожный всхлип. Увидев тайный арсенал сына, она была готова поверить, что он действительно ворвался на сухой оройхон и зарезал не только любимого сына наместника, а всех его детей, жен, слуг и самого одонта вместе с ними.

— Сиди здесь! — приказал Мунаг и быстро вышел наружу.

— Я не хотел его трогать!.. — горячо зашептал Шооран. — Я даже в нойт его не скинул, хотя они заставляли меня целоваться с авхаем…

— Одонт все равно не поверит, выдавила мама сквозь побелевшие губы.

На улице зычный голос Мунага проревел: «Я тебе покажу, как ходить с ножом!» — потом послышался звук удара и плач Жаюра — малолетнего сына Саригай. Мунаг вернулся в палатку. В руке у него была детская игрушка — ножик из высушенного листа хохиура. Лист был желт и полупрозрачен, но костяное лезвие напоминал слабо.

— Не знаю, смогу ли что-нибудь сделать для вас, — произнес Мунаг в раздумьи, — но попробую. Мне тоже не хочется, чтобы о моем оройхоне шла дурная слава. Запомни, у тебя никогда не было ни ножа, ни игл, а только эта штучка. А теперь, идем — одонт приказал доставить тебя к нему.

Одонт Хооргон был наместником сияющего вана на самой западной окраине его владений. Провинция, отданная под управление Хооргону, была до обидного мала — всего два сухих оройхона, а причиняла бед и волнений больше чем любое обширное владение в центре страны. Ведь кроме приносящих радость сухих земель ему приходилось следить за четырьмя мокрыми и тремя огненными островами. В мокрых оройхонах, хоть они и считались покорными, никакого порядка не было, жители там шатались где хотели и немногим отличались от мятежников и изгоев. По ночам на сухие края набегали шайки грабителей, вооруженных костяными пиками и режущими хлыстами из уса членистоногого парха. По этому страшному оружию грабители называли себя «ночными пархами». Они уносили с собой все, даже то, что казалось невозможно сдвинуть с места, а к утру исчезали неведомо куда, словно проваливались в шавар. В провинции, где мокрых оройхонов насчитывалось вдвое больше, чем сухих, бороться с грабителями было крайне трудно. К тому же, мешала скудость средств — власти выделили одонту совсем небольшой отряд: двойную дюжину цэрэгов и позволили, если понадобится, вооружать и содержать еще сколько угодно воинов, но… за свой счет. А какие могут быть доходы с двух оройхонов? Только-только обеспечить сносное существование, о том, чтобы состязаться в роскоши с правителями центральных земель — и речи нет. Где уж тут вооружать цэрэгов за свой счет… Во всех делах приходилось опираться лишь на казенных воинов, гонять их по всякому поводу, и командиры дюжин, должно быть костерили в душе доблестного одонта, да пребудут его ноги вечно сухими.