Книга Невидимка с Фэрриерс-лейн, страница 32 – Энн Перри

Питт не имел возможности много времени отдавать своему саду, но чем реже, тем драгоценнее была эта возможность, и он относился к таким дням очень серьезно. Едва позавтракав, Томас надел старые брюки, засучил рукава, вышел в сад и начал перекапывать черную землю, переворачивая пласт за пластом, разбивая комки, распутывая корни однолетников и готовя их к новой высадке весной. Еще цвели голубые и пурпурные михайловы маргаритки. Лиловые и вишневого цвета астры и золотистые, красные, белые, розовые хризантемы еще вздымали взлохмаченные головки. Доцветали несколько последних – и поэтому особенно прекрасных – роз. Надо было еще раз подстричь газон. В воздухе пахло увядшей травой, влажной землей и мокрыми, сохнущими на солнце листьями.

Семилетняя Джемайма в прошлогоднем фартучке присела на корточки около отца. Лицо у нее было запачкано землей, но она сосредоточенно занималась делом, тщательно разнимая тонкими пальчиками корни и удаляя сорняки. В двух шагах от них пятилетний Дэниел, опустившись на коленки рядом с Шарлоттой, пытался уяснить, что есть просто листики, а что – цветы.

Томас оглянулся и через голову Джемаймы поймал взгляд жены. Она улыбнулась ему. Волосы падали ей на лоб, на щеке красовалось грязное пятно, и он почувствовал, что счастлив сейчас, как никогда в жизни. Иногда в их жизни случались настолько прекрасные моменты, что даже вспоминать о них было почти больно, и Томас должен был убеждать себя, что будут и другие, такие же прекрасные, которые облегчат прощание с прошлым, иначе он будет попросту раздавлен памятью о былом счастье.

В пять вечера солнце уже склонялось к горизонту, под оградой сада залегли глубокие тени; черная земля была разровнена и плотно засажена растениями, которые должны будут весной возродиться к новой жизни. Все садоводы устали, взмокли, но испытывали чрезвычайное удовлетворение от трудов праведных.

Дэниел заснул уже за чаем. Головка Джемаймы опускалась все ниже и ниже, когда Томас читал ей на ночь. В половине седьмого все в доме затихло, в камине горел огонь, а рядом клевал носом Питт, положив ноги на решетку. Шарлотта рассеянно пришивала пуговицы к рубашке. Казалось невероятным, что совсем скоро настанет понедельник и они окунутся в совсем другую реальность.

Однако уже в девять утра, движимый своим долгом и обязанностями, Питт выходил из экипажа на Маркэм-стрит, в Челси, с намерением разыскать другого свидетеля по делу Блейна – Годмена, с которым Стаффорд виделся и говорил в день своей смерти и с которым инспектор еще не встречался, – с Девлином О’Нилом. Томас получил его адрес, когда был у миссис Стаффорд.

Расплатившись с кебменом, Питт взошел по ступенькам очень солидного дома – с широким портиком террасы, медной дверной ручкой в форме головы грифона и фонарем из цветного стекла. С каждой стороны портика были по крайней мере три окна, а всего этажей насчитывалось четыре. Если Девлин О’Нил является владельцем такого особняка, значит, он богат и у него не было никакой причины ссориться со своим другом Кингсли Блейном из-за какого-то спора на пять гиней.

Дверь открыла быстроглазая горничная в темном платье, накрахмаленном чепчике и фартуке, отделанном кружевами. Она была весела, но исполнена сознанием собственной значимости.

– Да, сэр?

– Доброе утро. Меня зовут Томас Питт, – и он вручил ей свою карточку. – Извините, если я явился неприлично рано, но мне очень нужно повидаться с мистером О’Нилом, прежде чем он удалится по делам. Это связано со смертью его знакомого и не терпит отлагательства.

– О господи! А я не знала, что кто-то умер… Вам лучше войти; я доложу мистеру О’Нилу, что вы его ждете.

Она широко раскрыла дверь, положила карточку на серебряный поднос и провела Питта в утреннюю комнату. Здесь было тихо, огонь в камине не горел, но вся она так и сверкала безукоризненной чистотой. Интерьер был в высшей степени традиционен и несколько старомоден: громоздкая мебель, преимущественно из дуба с резьбой, многочисленные картины и другие украшения – очевидно, реликвии родственных визитов и семейных торжеств по крайней мере за четыре десятилетия. Спинки стульев были защищены от соприкосновения с головами сидящих вышитыми салфеточками с уже очень выцветшей гладью. Высокий потолок разделен деревянными планками на квадратные углубления, что придавало комнате старинный вид, но подделку подчеркивали вычурные, медные под бронзу, крепления у светильников. На столике у стены не было цветов, вместо них под стеклянным колпаком виднелось чучело куницы. Убранство комнаты было самым распространенным, но его яркость и искусственность показались Питту чуть ли не отталкивающими. Томас вырос в большой деревенской усадьбе, где его отец служил егерем, и мог легко представить себе этого зверька веселым, полным дикой жизненной энергии. Мертвая неподвижность изрядно запылившихся останков ужасала его и внушала отвращение.

Пока инспектор разглядывал куницу, дверь отворилась. Питт обернулся и увидел вежливую горничную.

– Если соблаговолите пройти, сэр, мистер О’Нил готов вас принять.

– Спасибо. – Томас последовал за горничной – снова в холл, а затем в квадратную комнату с высоким потолком, с окнами, смотрящими прямо в чрезвычайно опрятный сад, где осенние листья аккуратно лежали ровными рядами, словно на параде.

И в этой комнате мебель была громоздкая и тяжелая; буфет достигал не менее восьми футов в высоту и был уставлен разнообразными блюдами, супницами и соусниками. Парчовые, затканные гирляндами, падающие складками занавеси были перехвачены кольцами, на столах и бюро расставлены семейные фотографии в серебряных рамках, на стенах тоже висело несколько.

Девлин О’Нил стоял у окна и обернулся к Питту, услышав стук открываемой двери. Он был хрупкого сложения, пожалуй, чуть-чуть выше среднего роста, неброско, но очень богато одет – в клетчатый пиджак из прекрасной шерстяной ткани и свежую рубашку из дорогого египетского хлопка. Его ботинки стоили столько, что хватило бы на пропитание бедной семье в течение целой недели. О’Нил был темноглаз и темноволос, в его глазах мелькали искорки юмора, и он явно обладал развитым воображением, хотя в данный момент имел сосредоточенный вид.

– Ваше имя Питт, не так ли? Гвинет сказала, что вы пришли по поводу чьей-то смерти. Это так?

– Да, мистер О’Нил. По поводу смерти судьи Стаффорда. На прошлой неделе он внезапно умер в театре во время спектакля. Полагаю, вам об этом уже известно.

– Хм… не стал бы этого утверждать. Правда, что-то такое я читал в газетах… Очень огорчен, конечно, однако я не был знаком с этим человеком. – Он говорил с легким певучим акцентом, но Питт никак не мог понять каким.

– Но вы встречались с ним в день его смерти, – заметил инспектор.

О’Нил смутился, но не отвел взгляда.

– Да, действительно, но он приходил ко мне по поводу… можно назвать это делом. Прежде я никогда с ним не встречался, и потом также никогда не видел, – он еле заметно улыбнулся, – так что в любом случае его нельзя было назвать моим другом, мистер Питт.

Томас наконец определил акцент. Графство Антрим [5] .