Книга Царь горы, страница 60 – Вадим Панов

— Э-э… твое высокопревосходительство, — проблеял уйбуй, приоткрывая дверь.

— Вон!!!

В подкрепление слов фюрер пальнул из дробовика.

Иголка и Контейнер, оставшиеся ждать десятника этажом ниже, переглянулись и, пробормотав: «Он сам этого хотел», отправились помянуть командира в «Средство от перхоти».

— Обнаглели, сволочи! Госуфарственным фелам мешать! Уфавлю!

Кувалда перезарядил дробовик и принялся расхаживать по кабинету.

— Кругом обман! Кругом заговор! Я вас вывефу на чистую вофу! Я вам покажу, фесять процентов! Мерзавцы! Измена!

— У меня как раз список смутьянов заготовлен… — пропищал кто-то, заставив фюрера остановиться и вскинуть оружие.

Единственный глаз Кувалды цепко оглядел помещение, но источника звука не обнаружил.

— Привифение или глюк?

Писк не повторился. Фюрер подошел к окну, подумал, допил бутылку и швырнул ее на улицу. Но схитрил: стрелять по улетающему снаряду не стал, а резко обернулся.

Никого.

— Лафно, выхофи, не стану тебя убивать.

Тишина.

— Вот, клафу фробовик на стол. Выхофи!

Лежащий у дверей Копыто поднял голову и улыбнулся:

— Фюрер, ты честно-честно меня убивать не станешь?

— Тьфу, мля, я-то фумал, привифение какое залетело… — Кувалда поковырялся в баре, вытащил последнюю бутылку виски, отвинтил пробку, глотнул и осведомился: — Хрен ли тебе нафо, животное?

— Казнительный список принес, — сообщил уйбуй и приятно улыбнулся: — Там без тебя такие разговорчики идут — сплошная измена. Народ говорит, что ты, в натуре, спятил. Не весь, конечно, народ, только некоторые, мля, и я о них как раз…

— У меня фепрессия, — поведал одноглазый.

Копыто сделал понимающее, даже сочувствующее лицо, но было видно, что значение слова «депрессия» от него ускользает.

— Понимаешь, фруг, — разоткровенничался фюрер после очередного глотка кукурузного пойла, — врачи говорят, я тонко чувствую мир. Я этот, как его… эмпат, мля.

Уйбую отчего-то показалось, что произнесенное вождем слово имеет отношение к понятию «гомосексуализм», и он на всякий случай сделал шаг назад.

— Я фуши чувствую. Я переживаю. Не могу спокойно бефу чужую переносить. Погофа изменится — у меня фепрессия. В новостях чего услышу — фепрессия. Фожфик за окном покапает, — а мне тяжело.

— Ты, высокопревосходительство, допился, похоже. Я понимаю, без виски нам никуда, но меру знать надо.

Но Кувалда не услышал уйбуя. Он погрузился в себя и свою эмпатию.

— А когфа пофстава случается, я вообще с ума схожу.

— Ты список казнительный подпиши и страдай себе дальше — я все, в натуре, улажу.

Фюрер с минуту буравил верного Копыто взглядом, после чего рыгнул и махнул рукой:

— Не понимаешь ты ни черта. Темный. А все из-за чуфов проклятых. С земель нас согнали, Запафные леса разорили, вот и пошла цивилизация кое-каким боком.

— Чего случилось-то? — Уйбуй догадался, что Кувалда немного пришел в себя, и решил прояснить ситуацию. — Ты чего в запой ударился? Война, что ли, грядет? Или шасы проценты по долгу подняли?

— Не пофняли, но все равно обманули, — признался фюрер.

— Как?

— А вот так! Опоили меня и обманом заставили пофписать бумагу, по которой мы всего фесять процентов контрибуции получим…

— Всего десять процентов?!

— Как я нарофу в глаза смотреть буфу? — Кувалда покосился на уйбуя. — Бойцы, небось, пофсчитывают, по сколько на кажфого выйфет?

— Подсчитывают, — не стал скрывать выходец из народа.

— А не хрена пофсчитывать раньше времени! Сглазили, мля!!

Кувалда присосался к бутылке. Копыто почесал в затылке, прикинул, что и как, и поинтересовался:

— Ну, опоили, это понятно. Это мы народу скажем. А другие условия они тебе предлагали?

— Госуфарственная тайна.

— Не хочешь говорить — не надо. Я пошел.

Уйбуй повернулся к дверям.

— Пофожфи, — сдался фюрер. — Префлагали они фругие условия.

— Какие?

— Говорили, фавай, мол, стартовый капитал, оплачивай все расхофы, тогфа получишь восемьфесят процентов контрибуции.

— И ты отказался?

— А я с тобой уже разок пофписался оплачивать расхофы, — огрызнулся одноглазый. — Хватит!

С этим заявлением Копыто спорить не стал. Ему до сих пор периодически снились кошмары на тему недавних событий, в ходе которых он чудом — чудом! — по-другому и не скажешь, сумел вернуть взятый у Кувалды миллион.

— Вкладываться в рискованный бизнес опасно, — глубокомысленно изрек уйбуй. — Ты не вложился — молодец. Казну семейную сберег. Так народу и скажем.

— Хреново мне, — проныл фюрер.

— Из-за чего?

— Фенег хочу.

— Давай банк ограбим.

— Нельзя.

— Почему?

— Потому что мы сейчас врофе как жертвы произвола. Все нас любят и жалеют. А банк ограбим — опять ругать начнут. — Кувалда почесал живот. — Фа и контракт, что мне эти живоглоты пофсунули, запрещает. Велено нам тихо сифеть.

— А мы банк ограбим и скажем, что не мы виноваты, а чуды. Потому что они нас с пути истинного сбили. Судьба у нас такая, мля.

— Чуфы только и жфут, чтобы мы облажались. Тогфа они всем фокажут, что мы разбойники, контрибуцию платить не станут, фа еще и нас порежут.

— А если не банк, а склад какой-нибудь?

— Умный ты, как вобла на крючке.

Дикари помолчали. Фюрер допивал бутылку. Копыто, поразмыслив, вытащил из кармана фляжку и поддержал почин руководства. Некоторое время в кабинете слышалось лишь свистящее досасывание.

— Обифно, что шасы нашими руками наш жар себе загребают, — вернулся к печальной теме Кувалда.

— Надо придумать что-нибудь, чтобы в эту волну влезть.

— Ты чего, на море собрался?

— Нет.

— А что за волна?

— Какую шасы гонят.

— Понял.

Выпили еще по чуть-чуть. Экономно, потому как и во фляжке, и в бутылке оставалось совсем немного живительной влаги.

— Весь Тайный Город о нас говорит, и все нас жалеют, — протянул Копыто. — Правильно?

— Ну.