Онлайн книга «Мир вне закона»
Когда все расселись, дед Заяц поднялся и загнул прочувственную речугу за упокой души «всеми нами почитаемого, дорогого Хуансло Хита». Народ затих, я скорчил скорбную мину, мы выпили… Заскрипели лавки, зазвенела посуда, и общих тостов больше никто не произносил. Вскоре о дорогом покойном как-то подзабыли – атмосфера стала непринужденнее, голоса громче, и мрачные мысли, обычно сопровождающие такое мероприятие, как поминки, отпустили собравшихся. Чувствуя, что быстро пьянею, я налегал на закуски, но это не очень-то помогаю. Старейшина, попыхивая трубкой, к дыму которой слабо, но вполне явственно примешивался пряный аромат безумной травы, придвинулся ко мне. – Да, странным был твой старикан, – задумчиво продребезжал он. – Странным и скрытным. – Во-во, – подтвердил Дерт, сын Дарта, навачившись на стол с другой стороны. – Ты-то сам его хорошо знал? – осведомился дед Заяц. – Нет, не очень. Так, встречались несколько раз, да и то давно. А в чем проявлялась эта его… странность? – Ну вот, к примеру, с чего он жил? Сад садом, а на земле не работал никогда, ничего не выращивал, ни по кузнецкой части, ни по плотницкой, ни по скорняжной или какой другой мастаком не был, однако ж на что-то существовал, и деньжищи у него не переводились… Вот токмо что в разных штучках-дрючках механических кумекал. Я хорошо представлял себе, с чего именно жил Хит, но распространяться об этом не стал. – Что за штучки-дрючки? – Да хоть бы часы эти, из которых змий вылезает и искрой щелкает. Ты городской человек. Скажи, видал, чтоб где-нибудь в городе торговали такими ходиками? – Не видал, – согласился я. – Ну вот. И однако ж где-то он их взял или сам сделал. Он и кузнецу покойному новые меха соорудил, а из старых железок дитям мелкие самодвижущиеся повозки мастерил. Такие, что повернешь ключик, они зажужжат и поедут. А мне как-то рычаг с вертелкой к колодцу приспособил, так что теперь ежели ведро с водой подымешь, то оно вдвое легшее кажжется. – Дед Заяц прикрыл глаза и медленно, со вкусом повторил: – «…Особо выделяются благородством душ местное начальство, старейшина и голова…» Ведь не «голова и старейшина», а именно «старейшина и голова»… Понимал старик! – Выпьем за это! – вклинился Дерт, сын Дарта, и мы выпили. Голоса звучали все громче, краски становились ярче и в то же время трудноопределимей. – Ну, кумекал дед в мех… механике, – промямлил я. – Что ж тут странного? – Да вот еще гости его… – Точно, были гости, – подтвердил Дерт, сын Дарта. Я заинтересовался: – Какие гости? – Все странные людищи, в одеже городской, но не такой, как у тебя, а чудной, невиданной… Бывало, вроде нет у него никого, а потом вдруг утром вываливают… или, наоборот, несколько человек приходят, шасть в дом, а назад и не выходят. И вечером не выходят, и на следующий день не выходят, и вообще не выходят… Много у Хита было поставщиков краденого вроде меня, решил я, а вслух предположил: – Да, может, они ночью уходили. Под утро. Дом-то на отшибе стоит, за пригорком, из селения не видать… Или кто намеренно наблюдал? Старейшина махнул рукой и пыхнул дурманным дымком. – Нет, конешно. Кому оно надо, наблюдать? Но тады почему нощью? От кого прятались и зачем? А ранее с ним еще какой-то мужичок жил – здоровый брунет, хмурый, ни с кем не водился… Рожей – чистый зверь, для такого бошку кому-нибудь снести – тьфу и растереть. После исчез… Не, че ни говори, чудным был твой старик. И почему, спрашивается, аккурат в ночь перед его смертью исчезло тело кузнеца? Я возразил: – Ну, уж это вы загнули, дед Заяц. Кузнеца приплели! Спору нет, случай невиданный, но одно к другому совсем не лепится. – Вот я и размышляю… – Нечаво! – высказался Дерт, сын Дарта. – Хит, може, и смурной старичок был, а Уиш свой паренек. Так шо выпьем по этому случаю. – Може, еще кто из его странных знакомцев заявится, – резюмировал старейшина. – Так что будь осторожен, Уиш. – А я всегда осторожен. – За это и выпьем! После этого меня окончательно развезло. Смутно запомнилось то надвигающееся, то отступающее лицо деда Зайца, что-то долдонящего мне на ухо, Дерт, сын Дарта, вначале поддакивающий ему, а потом впавший в прострацию, вьющийся вокруг пряный запашок безумной травы… Потом откуда ни возьмись появилась молодая селянка, видимо плененная моей городской одеждой и светскими манерами, и стала приставать, но я, один Деметриус знает почему, принял ее за вдову кузнеца и все повторял: «Уйдите, тетка, нет у меня сейчас десяти монет!» – «Какая я тебе тетка? – говорила она. – Я ж моложее тебя буду. И денег мне не надо». Так и не добившись от меня толку, селянка исчезла, а на ее месте вновь возник Дерт, сын Дарта, с прилипшей к губе стружкой квашеной капусты, которую он безуспешно пытался слизнуть. Вслед за этим откуда-то выплыл лекарь. Размахивая слухательной трубкой, он кричал: «Хоть ты меня расчлени, а не было ему восьмидесяти! Ему и шестидесяти, если хошь, не было!» Затем из продымленного воздуха оформилась фигура обозленного на весь свет головы, так и не закончившего со своей писулькой в связи с общей туманностью и трудноописуемостью случившегося. Дерт, сын Дарта, поднес ему полный стакан, голова опрокинул его одним махом, и отпрыск Дарта полез к нему целоваться, но голова с размаху залепил ему здоровенным кулачищем в ухо. Дерт, сын Дарта, скрылся под столом и прилег там передохнуть; кто-то закричал, заколотил по лавке, кто-то запел, но этого я уже почти не слышал, потому что пение и голоса слились в однообразный гул, горница вместе с мебелью и людьми закружилась, огни свечей замерцали, краски смазались в тошнотворном водовороте, и все исчезло. * * * Я проснулся в темноте от жажды и ощущения, что язык прилип к нёбу, губы спеклись, а гортань превратилась в обильно посыпанный сухим песком жестяной желоб. Проснулся и, как водится, не сразу понял, где нахожусь. Поскрипывали половицы, что-то тикало, а в общем – тишина и темнота, хоть глаза выколи. «Это часы тикают», – сообразил я. Они тут же закряхтели, засипели, в темноте вспыхнули голубые искры. Невидимая мне голова дракона прокашлялась два раза и скрылась в таинственных недрах часового механизма. «Два часа ночи», – проницательно подумал я и осторожно сел. В голове противно зазвенело, меня подташнивало. Темнота периодически начинала покачиваться и куда-то плыть. Вскоре в ней обнаружилось чуть более светлое пятно, я осторожно встал с лавки и на подгибающихся ногах пошел в его сторону. Тусклый свет звезд лился в окно. Я приник лбом к холодному стеклу и увидел колодец. Это придало моим действиям целеустремленность – шаря перед собой руками, я пошел в направлении двери и тут же ударился об угол стола тем местом, которым ударяться хотелось бы менее всего. От боли затошнило сильнее. |