Онлайн книга «Паутина противостояния»
|
Ветер злорадно взвыл в ушах, бросил в глаза горсть брызг. Застоявшийся Фантом летел галопом, как на крыльях, и Рита пригнулась к холке коня, отдаваясь ритму бешеной скачки. Старец Никодим и отец Алексей молились за ее исцеление… но возможно, вдруг вспыхнула мысль, для того, чтобы она снова могла ходить, кому-то тоже пришлось скакать на белой лошади по кромке прибоя, преодолевая хлесткий стылый ветер. * * * Станция «Новослободская», Московский метрополитен, 24 сентября, четверг, 0.17 Зеленью, кармином и лазурью светились витражи «Новослободской». — Я, наверное, об этом пожалею, — Сергей по очереди трогал разноцветные стекла одного из них. — О чем? Что не поверил мне четыре года назад? — Нет, что сейчас верю… Алексей, лучше найди кого-нибудь, кого стоит спасать. Вот как наша малышка, — он щелкнул ногтем по винно-красному фрагменту витража. — Девочку спасаешь ты. И спасешь. Пальцы геоманта выбили сложную дробь на апельсиновом стеклышке. — Думаешь, это что-то изменит? — ровно проговорил он. — Конечно. Добро всегда возвращается сторицей. — Не надо ни добра, ни зла… Ладно. Пора двигаться дальше, поезда скоро перестанут ходить. — А на этой станции что нужно сделать? Ладонью с растопыренными пальцами геомант на несколько секунд накрыл слабо светящийся пятиугольник белого стекла. — Я уже все сделал. Идем. У перехода на кольцевую Сергей остановился, и оглянувшийся монах увидел на его лице тень неуверенной улыбки. — Алексей, ты даже не представляешь, как я тебе на самом деле благодарен. Тоскливо, тускло — не иметь. Горько — иметь и потерять. Страшно — жить, каждый день ожидая потери. Четыре года, Меняла, большего тебе не было дано. Помнишь? Через четыре года ты стоял в холле Онкологического центра. Почерк, которым была исписана медицинская карта жены, расшифровке не поддавался; ты листал страницы, пытаясь что-нибудь понять. Вклеенный в карту отпечатанный лист можно было хотя бы прочитать — но смысла в тексте не было. Не могло, не должно было быть. «Рабдомиосаркома задней стенки левого предсердия… створки митрального клапана… метастазы в заднее средостение…» Не могли, не должны были находиться на одной странице слова «Виноградова Алена Дмитриевна» и «метастазы». Помнишь? Ты продирался через диагноз, как сквозь колючую проволоку, русские слова мешались с латинскими, а смысл ускользал по-прежнему. «Tumor cordis casus unoperabilis». Cordis. Кардиология, кардиограмма — сердце. Casus. Казус и есть. Случай. Unoperabilis. Неоперабельно. — Малолетка, — ты схватил за плечо пробегающего мимо студента, — что такое «тумор»? — Опухоль. Рак, например, или другая. Пустите, а? Пальцы разжались сами собой. — Я изменю для тебя мир, Аленка, — выдохнул ты сквозь стиснутые зубы. * * * Москва, Якиманская набережная 24 сентября, четверг, 0.39 — Володя, остановите, — сказала Вера Куприянова шоферу. — Подождите здесь, дальше я пройду пешком. Машина остановилась на набережной; Володя предупредительно открыл дверцу, и Вера плотнее запахнула легкий плащ: с канала тянуло зябкой сыростью. Прихватив сумочку, она неторопливо направилась в сторону Малого Каменного моста. Отец Алексей говорил, время очень важно; Вера приехала заранее, чтобы не опоздать. В чернильно-черной воде тонули отражения горящих фонарей. На середине моста женщина остановилась и облокотилась о перила; достала из сумочки небольшой мешочек и пересыпала в ладонь его содержимое. Просьба священника была странной, но она не задавала вопросов. Однажды помогли ей, сегодня что-то хорошее сделает она, и пусть ей непонятно происходящее. «Благослови тебя Бог», — сказал отец Алексей в ответ на ее согласие, и Вера услышала в голосе священника облегчение и радость. Пора. Время. Женщина разжала ладони, и семнадцать розовых жемчужин, которые еще утром были роскошным колье, украшавшим витрину ювелирного бутика, упали в Водоотводный канал. * * * Станция «Площадь Революции», Московский метрополитен, 24 сентября, четверг, 0.39 Бронзовая овчарка тянула умную морду. Каждый второй, проходящий мимо нее, норовил погладить на счастье собачий нос, и он, за много лет отполированный прикосновениями, сиял золотом на фоне темной бронзы. Монах и Меняла стояли напротив. — Мне никогда раньше не приходилось видеть геоманта за работой, — задумчиво проговорил Алексей. — Странное ощущение. Как будто все не по-настоящему. — Я делаю только небольшую часть того, что должно быть выполнено. Остальным занимаются твои помощники. Пока все идет, как надо. — Откуда ты знаешь? — Слышу, — Сергей отрешенно смотрел в пространство. — Слышишь? — Слышу. Вижу. Чувствую запах. Я не могу объяснить, Алексей. Мир меняется, — он тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. — Сидел со мной под Курском мужик, так он ушами шевелить умел. На спор показывал, за деньги. А объяснить, как это делает, не мог. Веселье в голосе спутника показалось Алексею неуместным. Что-то происходило с геомантом: в глазах появился блеск, опущенные плечи расправились; действовал ли так на него творимый аркан или нелегкий их разговор, — священник не знал. И не знал, к добру перемена или к худу. — Неудачное сравнение. Сергей, что с тобой творится? — В Луге опрокинули лоток с помидорами. В озеро Сенеж выпустили пять десятков гуппи. Со мной все в порядке. В Водоотводный канал… Оборвав фразу, он быстро шагнул вперед и, оттолкнув какого-то парня, на минуту прижался лбом к носу бронзовой собаки. Алексей на всякий случай встал рядом. Несколько человек, проходящих мимо, наградили их недоуменными взглядами, но мешать никто не стал. — Жемчуг. В какой-то канал, — Сергей отошел от статуи. — Хорошие у тебя друзья. — Та женщина перенесла тяжелое испытание, — сухо проговорил монах. — Но нашла силы выстоять с Божьей помощью и жить дальше. Не вижу ничего смешного. Чертовщинка, плясавшая в глазах геоманта, поугасла, затаилась. |