Книга Мона Лиза Овердрайв, страница 19 – Уильям Гибсон

— Да, — сказала Кумико. Сердце продолжало глухо стучать где-то в горле, а паника всё росла. — Он убил мою мать, — вырвалось у неё, и вслед за словами на серый мраморный пол кафе устремился только что выпитый шоколад.

Салли ведёт её мимо колонн собора Святого Павла, идёт не спеша, молчит. Кумико, в бессвязном оцепенении от стыда, улавливает, регистрирует отрывочную информацию: белая цигейка на отворотах кожаной куртки Салли; масляная радужная плёнка на оперенье голубя — вот он заковылял прочь, уступая им дорогу; красные автобусы, похожие на гигантские игрушки из Музея Транспорта. Салли согревает ей руки о пластиковую чашку дымящегося чая.

Холодно, теперь всегда будет холодно. Мёрзлая сырость в древних костях города, холодные воды Сумиды, наполнившие лёгкие матери, зябкий полёт неоновых журавлей.

Её мать была хрупкой и смуглой, в густой водопад тёмных волос вплетались золотистые пряди — как какое-нибудь редкое тропическое растение. От матери пахло духами и тёплой кожей. Мать рассказывала ей сказки: об эльфах и феях, и о Копенгагене, городе, который был где-то там, далеко-далеко. Когда Кумико видела во сне эльфов, они являлись ей похожими на секретарей отца, гибкими и невозмутимыми, в чёрных костюмах и со свёрнутыми зонтами. В историях матери эльфы вытворяли много забавных вещей, да и сами истории были волшебными, потому что менялись по ходу повествования и никогда нельзя было предугадать, какой будет этой ночью конец. В сказках жили принцессы и балерины, и — Кумико это знала — в каждой из них было что-то от матери.

Принцессы-балерины были прекрасны, но бедны, танцевали во имя любви в сердце далёкого города, где за ними ухаживали художники и молодые поэты, красивые и без гроша в кармане. Для того чтобы поддержать престарелых родителей или купить новый орган занемогшему брату, принцессе-балерине иногда приходилось уезжать в чужие края — быть может, даже в Токио, — чтобы танцевать там за деньги. А танец за деньги, подразумевалось в сказках, не приносит счастья.

Салли привела её в робата-бар в Эрлз-Коурт [11] и заставила выпить рюмку саке. Копчёный плавник рыбки фугу плавал в горячем вине, придавая ему оттенок виски. Они ели робату с дымного гриля, и Кумико чувствовала, как отступает холод, но не оцепенение. Обстановка бара вызывала неотвязное ощущение культурного разнобоя: бару как-то удавалось сохранять традиционный японский дизайн — и в то же время он выглядел так, как будто эскизы оформления делал Чарльз Ренни Макинтош.

Странная она, эта Салли Ширс, гораздо более странная, чем весь этот их гайдзин-Лондон. Вот она сидит и рассказывает Кумико всякие истории, истории о людях, живущих в Японии, которая совсем не похожа на ту, что знает Кумико, истории, которые проясняют роль её отца в этом мире. «Ойябун», — так назвала она отца Кумико. Мир, в котором происходили истории Салли, казался не более реальным, чем мир маминых сказок, но понемногу девочка начинала понимать, на чём основано и как далеко простирается могущество её отца.

— Куромаку, — сказала Салли.

Слово означало «чёрный занавес».

— Это из театра кабуки, но сейчас оно означает человека, который устраивает всякого рода дела, то есть того, кто продаёт услуги. Что означает: человек за сценой, так? Это и есть твой отец. И Суэйн тоже. Но Суэйн — кобун твоего старика или, во всяком случае, один из них. Ойябун-кобун, родитель-ребёнок. Вот откуда Суэйн черпает свою силу. Вот почему ты сейчас здесь: потому что Роджер обязан своему ойябуну. Гири, понимаешь?

— Он — человек высокого ранга.

Салли покачала головой.

— Твой старик, Куми, вот он действительно большой человек. Если ему понадобилось сплавить тебя из города ради твоей же безопасности, это означает, что грядут какие-то серьёзные перемены.

— Выбрались прошвырнуться или просто выпить? — спросил Петал, когда они вошли в комнату.

Оправа его очков блеснула в свете лампы от «Тиффани» на верхушке бронзового со стразами дерева, которое росло на буфете. Кумико очень хотелось взглянуть на мраморную голову, за которой прятался модуль «Маас-Неотек», но она заставила себя смотреть в сад. Снег там приобрёл цвет лондонского неба.

— Где Суэйн? — спросила Салли.

— Хозяин в отлучке, — проинформировал её Петал.

Подойдя к буфету, Салли налила себе стакан скотча из тяжёлого графина. Кумико заметила, как поморщился Петал, когда графин с тяжёлым стуком опустился на полированное дерево столешницы.

— Просил что-нибудь передать?

— Нет.

— Ждёшь его сегодня вечером?

— По правде говоря, не могу сказать. Обедать будете?

— Нет.

— Мне бы хотелось сэндвич, — сказала Кумико.

Четверть часа спустя, оставив нетронутый сэндвич на чёрном мраморном столике у кровати, она сидела посреди огромной постели. Модуль «Маас-Неотек» разместился между её голых ног. Салли она оставила глядеть на серый сад за окном в обществе виски Суэйна.

Кумико взяла модуль в руки, и в изножье кровати, передёрнувшись, сфокусировался Колин.

— То, что я буду говорить, всё равно никто не услышит, — поспешно прошептал он, прикладывая палец к губам, — и это к лучшему. Комната прослушивается.

Кумико хотела было ответить, потом кивнула.

— Хорошо, — сказал он. — Умница. У меня есть для тебя записи двух разговоров. Один — между твоим хозяином и его домоправителем, другой — между твоим хозяином и Салли. Первый записан через пятнадцать минут после того, как ты припрятала меня внизу. Слушай…

Кумико закрыла глаза и услышала позвякивание льдинки в стакане.

— Где наша маленькая япошка? — спросил Суэйн.

— Упакована на ночь, — ответил Петал. — А девчонка-то разговаривает сама с собой. Странно.

— О чём же?

— На деле чертовски мало. Вообще-то, с некоторыми это бывает…

— Что бывает?

— Говорят сами с собой. Хочешь её послушать?

— Господи, нет. А где очаровательная мисс Ширс?

— Совершает моцион.

— В следующий раз вызови Берни, посмотрим, чем она занимается на этих своих прогулочках…

— Берни. — Тут Петал рассмеялся. — Да он вернётся назад в ящике, порезанный на кусочки!

Теперь рассмеялся Суэйн.

— Пожалуй, и так неплохо, и так: и от Берни избавимся, и жажда знаменитой девки-бритвы будет утолена… Да, налей нам ещё по одной.

— С меня хватит. Пойду спать, если я тебе больше не нужен…

— Иди, — отозвался Суэйн.

— Итак, — сказал Колин, когда Кумико открыла глаза, чтобы обнаружить, что он по-прежнему сидит на постели, — в твоей комнате сидит срабатывающий на голос «жучок». Домоправитель прослушал запись и услышал, как ты обращаешься ко мне. Идём дальше. Второй фрагмент, пожалуй, поинтереснее. Твой хозяин попивает очередной стакан виски, входит наша Салли…