Онлайн книга «Мона Лиза Овердрайв»
|
— Наркотики, — сказала Даниэлла четверть часа спустя, доедая утку. — Не беспокойтесь, — заверил её Порфир. — Когда вы прибудете в Нью-Йорк, там будет всё, что пожелаете. Даниэлла улыбнулась. — Вы так забавны. А вам известно, что у меня есть копия вашего свидетельства о рождении? Я знаю ваше настоящее имя. — Всё ещё улыбаясь, она бросила на него многозначительный взгляд. — Какая мне разница, — сказал он, наполняя её бокал. — Интересное замечание, учитывая врождённые дефекты. — Она пригубила вино. — Врождённые, приобретённые… В наше время кто только себя не изменяет, не правда ли? И ещё как! Кто укладывает вам волосы, дорогая? — Парикмахер подался вперёд. — Вас, Даниэлла, спасает лишь то, что на вашем фоне прочие представители вашего вида и на людей-то не похожи. Даниэлла улыбнулась. Само интервью прошло довольно гладко. Даниэлла была достаточно опытна, чтобы не переступить в своих манёврах тот болевой порог, за которым могла бы столкнуться с серьёзным сопротивлением со стороны жертвы. Но когда она провела кончиком пальца по виску, нажимая на подкожную клавишу, которая выключила её записывающее оборудование, Энджи напряглась в ожидании настоящей атаки. — Спасибо, — сказала Даниэлла. — Остаток полёта, конечно, не для эфира. — А почему бы вам просто не выпить ещё бутылку-друтую и не вздремнуть? — спросил Порфир. — Чего я действительно не понимаю, дорогая, — сказала Даниэлла, не обращая на него внимания, — так это почему вы так разволновались… — Разволновалась, Даниэлла? — Зачем вы вообще ложились в эту пресловутую клинику? Вы ведь говорили, что наркотики никак не влияют на вашу работу. Вы также говорили, что от них нет никаких «глюков» в обычном понимании этого слова. — Она хихикнула. — Однако вы продолжаете настаивать на том, что это было вещество, вызывающее исключительно тяжёлую зависимость. Так почему вы решили соскочить? — Это было ужасно дорого… — В вашем случае, конечно, вопрос чисто академический. «Верно, — подумала Энджи, — хотя неделя на этой дряни мне стоила твоего годового оклада». — Наверное, мне опротивело платить за то, чтобы чувствовать себя нормальной. Или за слабое приближение к нормальности. — У вас развился иммунитет? — Нет. — Как странно. — Не так уж и странно. Моделисты конструируют вещества, с которыми, как предполагается, можно избежать традиционной ломки. — Ага. Но как насчёт новой ломки, я хочу сказать: теперешней ломки? — Даниэлла налила себе ещё вина. — Естественно, я слышала и другую версию произошедшего. — Правда? — Конечно. Что это было, кто это сделал, почему вы перестали. — И? — Что это был предотвращающий психозы препарат, производимый в собственных лабораториях «Сенснета». Вы перестали его принимать, потому что предпочли остаться сумасшедшей. Веки Даниэллы затрепетали, затуманивая сверкание голубых глаз. Порфир осторожно вынул из руки журналистки стакан. — Спи спокойно, детка, — сказал он. Глаза Даниэллы закрылись, и она начала мягко посапывать. — Порфир, что… — Я подмешал ей в вино снотворное, — ответил парикмахер. — Она ничего не почувствовала, мисси. И потом не сможет вспомнить ничего, кроме того, что есть у неё в записи… — Он расплылся в улыбке. — Тебе ведь не хочется выслушивать трёп этой суки всю дорогу до Нью-Йорка, правда? — Но она же поймёт, Порфир! — Ничего она не поймёт. Мы ей скажем, что она в одиночку уговорила три бутылки и напакостила в ванной. А чувствовать она себя будет соответственно. — Он плотоядно усмехнулся. Час спустя Даниэлла Старк ещё похрапывала — теперь уже довольно громко — на одной из двух откидных коек в хвостовой части кабины. — Порфир, — сказала Энджи, — как, по-твоему, может она быть права? Парикмахер уставился на неё своими невероятно красивыми, нечеловеческими глазами. — И ты бы не знала? — Я не знаю… Он вздохнул. — Мисси слишком тревожит себя. Ты теперь свободна. Наслаждайся этим. — Но я и правда слышу голоса, Порфир. — Разве мы все их не слышим, мисси? — Нет, — ответила она, — не так, как я. Ты знаешь что-нибудь об африканских религиях, Порфир? Он иронично усмехнулся: — Так я же не африканец. — Но когда ты был ребёнком… — Когда я был ребёнком, — сказал Порфир, — я был белым. — О, чёрт… Он рассмеялся: — Религии, мисси? — До того как я пришла в «Сенснет», у меня были друзья. В Нью-Джерси. Они были чёрными и… верующими. Парикмахер поморщился и закатил глаза: — Колдовские знаки, мисси? Петушиные лапки и мятное масло? — Ты же знаешь, что это совсем не так. — И что, если знаю? — Не смейся надо мной, Порфир. Ты мне нужен. — Я есть у мисси. И да, я знаю, что ты имеешь в виду. И это их голоса ты слышишь? — Слышала. После того как я подсела на пыль, они ушли… — А теперь? — Их нет. Но момент был упущен, и она отказалась от мысли попытаться рассказать ему о Гран-Бригитте и о наркотике в кармане. — Хорошо, — сказал он. — Это хорошо, мисси. «Лир» стал снижаться над Огайо. Порфир уставился перед собой в переборку, неподвижный, как статуя. Глядя вниз на приближающуюся, пока ещё скрытую облаками землю, Энджи вспомнила вдруг игру, в которую часто играла в детстве, когда летала на самолётах. Она тогда представляла, что путешествует среди уплотнившихся, словно по волшебству, облачных пиков и каньонов. Те самолёты принадлежали, скорее всего, «Маас-Неотек». Теперь она летает на «Лирах» «Сенснета». Коммерческие авиалайнеры оставались для неё лишь съёмочными площадками стимов: девственно свежий — «Конкорды» «Джей-Эй-Эль» только-только восстановлены — перелёт из Нью-Йорка в Париж в обществе Робина и проверенных людей «Сенснета». Снижаемся. Уже над Нью-Джерси? Слышат ли дети, стайками вьющиеся по детским площадкам на крыше Проекта Бовуа, шум моторов? Скользит ли слабое эхо её присутствия над кондо, где прошло детство Бобби? Какой ясной и светлой казалась будущая жизнь и как немыслимо запутался мир — ритмичное постукивание тысяч сумасшедших шестерёнок его механизма, где оно? — когда корпоративная воля «Сенснета» встряхнула незримыми игральными костями над ухом никому не известных, ничего ещё не ведающих детей… |