Книга Священный огонь, страница 6 – Брюс Стерлинг

— Что с вами случилось? — удивленно спросила Мерседес, отложив метлу и флакон с гелем. — Я думала, что вы на работе.

— Сегодня у меня тяжелый день. Трудное испытание. Мой друг при смерти.

Мерседес тут же проявила профессиональное сочувствие. Она взяла у Миа пальто:

— Я сейчас приготовлю вам раствор.

— Я не хочу пить раствор, — устало откликнулась Миа, устроившись за складным полированным кухонным столом. — Он дал мне лекарство для памяти. Эта мерзость до сих пор действует.

— А что за лекарство? — осведомилась Мерседес, сняв с головы сетку для волос и сунув ее в карман жакета.

— Двести пятьдесят миллиграммов энкефалокрилина.

— О, это ерундовая доза. — Мерседес распушила свои темные волосы. — Выпейте раствор.

— Я бы предпочла минеральную воду.

Мерседес придвинула раствор поближе к Миа и тоже села за кухонный стол. Она налила пол-литра дистиллированной воды, аккуратно вынула и раздавила несколько маленьких таблеток с минеральными добавками. Аппарат для растворов был самым сложным и дорогим из всех кухонных приборов в этом доме. Миа не считала себя ни транжиркой, ни прагматиком, но делала исключение для растворов. А также, честно признаться, любила хорошую одежду и гордилась этим. Еще она допускала ряд исключений для конвертов от старых видеоигр двадцатого века и си-ди-ромов. Миа привлекали старые сентиментальные бумажные безделушки, и она не стеснялась этой слабости.

— Думаю, что мне следует тебе рассказать, — начала Миа, — если я не смогу ни с кем поделиться, то ночью не буду спать. Через три дня у меня осмотр, и если я сегодня не усну, это отразится на результатах.

Мерседес с облегчением взглянула на нее:

— Вы можете поговорить со мной. Ну конечно, вы можете мне все рассказать.

— И ты зафиксируешь это в своем досье?

Мерседес явно обиделась:

— Разумеется, я зафиксирую это в своем досье. Было бы нечестно, если бы я не отмечала все беседы в своих досье. — Она бросила в минеральную воду несколько шипучих таблеток. — Миа, мы знакомы уже пятнадцать лет. Вы можете мне доверять. Сотрудники службы социальной помощи любят, когда их клиенты разговаривают. А для чего же еще мы здесь работаем?

Миа подвинулась вперед и оперлась локтями о стол.

— Я познакомилась с этим человеком семьдесят лет тому назад, — сказала она. — Тогда он был моим другом, любовником. Он повторял мне сегодня, что мы совершенно не изменились, но, конечно, мы изменились. Мы изменились до неузнаваемости. С ним уже все кончено. А я… семьдесят лет назад я была молодой. Я была девушкой, его девушкой. Но теперь-то я не девушка. Теперь я — нечто, пытающееся быть женщиной.

— Вы как-то странно говорите.

— Я говорю правду. И я не его женщина. Долгие годы я была замужем за другим человеком. У меня не было любовников. Больше я никого не любила. Я ни на кого не обращала внимания. Я ни с кем не целовалась, ни с кем не кокетничала. Сейчас у меня нет семьи. У меня нет менструаций. У меня нет приливов и озноба. Я постсексуальная личность. Я постженская личность. Я старуха. Я техностаруха конца двадцать первого века.

— По-моему, вы выглядите как женщина.

— Я одеваюсь как женщина. Все это неестественно.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — предположила Мерседес. — Мне самой шестьдесят пять. Большая часть жизни уже позади. Но я не слишком жалею, что она прошла. Быть женщиной — тяжкое бремя, я никому не пожелала бы такой судьбы.

— Наша встреча оказалась очень утомительной, — продолжала Миа. — Хотя он держался безукоризненно, я устала от того, что сидела у его постели. Однако хуже всего другое: исчезла преграда между мной и моим прошлым. Моя романтическая жизнь, моя сексуальная жизнь. Я смогла вспомнить, как это возбуждало. Как льстило, когда тебе не давал проходу энергичный, настойчивый и обаятельный парень. Что я чувствовала, когда позволила соблазнить себя. От лекарств воспоминания становятся намного болезненнее.

— Многие люди сказали бы, что время сыграло для вас дурную роль, что вы должны спокойно отнестись к прошлому, соединить его с настоящим и таким образом преодолеть боль.

Терапевтические советы всегда возмущали Миа своей бестактностью.

— Сегодня я уже пробовала выстроить хронологический порядок и связать прошлое с настоящим. Но не стала от этого счастливее.

— Вам жаль, что он умирает? Вы скорбите?

— Да, мне немного жаль. — Миа отпила глоток минеральной воды. — Но я бы не назвала это скорбью. Для скорби мое чувство слишком слабо. — От воды она сразу почувствовала себя намного лучше. Ей всегда доставляли удовольствие самые простые вещи. — Я слишком давно не плакала. От слез мне сделалось не по себе. Я не плакала уже лет пять. — Она дотронулась до своих опухших глаз. — Такое ощущение, будто повреждена роговица.

— Там было завещание?

— Нет, — не очень уверенно солгала Миа.

— В той или иной форме завещание бывает всегда, — продолжала настаивать Мерседес.

Миа помедлила:

— Да, там было кое-что, но я отказалась. У него постсобачий пес.

— Так я и знала, — отозвалась Мерседес. — Или животные, или дом. Если люди умирают довольно молодыми, то, быть может, беспокоятся о детях. Вас никогда не пригласят к смертному одру, если не желают, чтобы вы утешили умирающего.

— А вдруг они захотят, чтобы вы их утешали, Мерседес?

Мерседес недоуменно пожала плечами:

— Да я всегда успокаиваю. Спокойствие — это моя жизнь. — Она всегда была очень терпелива. — Но по-моему, вам не терпится еще в чем-то признаваться. В чем же?

— Нет, ничего особенного.

— Вы просто не хотите мне сейчас говорить, Миа. Но вы можете мне все сказать. Пока вы еще в настроении.

Миа взглянула на нее:

— Тебе незачем меня успокаивать, да к тому же таким образом. Со мной все в полном порядке. Я пережила настоящий шок, но ничего странного делать не собираюсь.

— Вам не нужно об этом говорить. Сама ситуация очень странная. Да и мир в наши дни очень странный. Вы живете одна, очень замкнуто, и рядом с вами нет людей, способных что-то посоветовать и в чем-то убедить. Если не считать вашей работы, то никакой общественной роли вы в своей жизни не сыграли. И легко можете утратить почву под ногами, сорваться.

— Когда вы поняли, что я могу сорваться?

— Миа, вы умнее меня, вы старше меня и гораздо богаче меня, но вы не одна такая на свете. Я знаю массу людей, похожих на вас. Людей вашего типа нетрудно сломить.

Мерседес взмахнула рукой в синем жакете и обвела ей комнату:

— Все, что вы именуете своей жизнью, уже многие годы попросту ненормально. И ничто вас не защищает. Однообразие, рутина сами по себе ненормальны. И никакая так называемая норма вам не позволена. Нет подобной нормы для постчеловека девяносто четырех лет. Не было и нет. Продление жизни — вовсе не естественный порядок вещей, оно никогда не станет естественным, и вы не сможете сделать его естественным. Вот ваше реальное положение. И мое реальное положение. Поэтому общество и направляет меня сюда два раза в неделю. Смотреть за вами, успокаивать и выслушивать вас.