Книга Распад, страница 110 – Брюс Стерлинг

— Чудесно, Грета! Это звучит просто великолепно!

— Мы будем заниматься привлекательной и эротической наукой, с минимальным количеством оборудования. Мы не можем подражать европейцам, которые настолько покрылись ржавчиной, что без конца беспокоятся о последствиях технологического прогресса. Это не по-американски. Мы будем действовать, как Орвилл Райт с его велосипедом. Это будет нелегкий путь. Но мы добьемся нашей свободы. Наша американская свобода означает доверие человеческому воображению.

— Ты настоящий политический деятель. Грета! Ты добилась большого успеха. Я целиком на твоей стороне. — Он почувствовал, как его переполняет гордость.

— Уверена, это могло бы быть замечательно, если бы речь шла о чем-то другом. Мне крайне неприятно, когда это касается науки. Мне жаль, что приходится этим заниматься. Но у меня просто нет выбора.

— А чем ты сама предпочла бы заниматься?

— Что? — спросила Грета. — Я предпочла бы закончить мои записки о торможении выделения ацетил-холина в гиппокампусе. Это все, чего я хотела бы! Я живу и мечтаю, что когда-нибудь этот ужасный беспорядок закончится и кто-то позволит мне делать то, что я хочу.

— Я понимаю, чего ты хочешь. В самом деле понимаю. Это означает, что я теряю тебя.

— Нет. Да. Не имеет значения. Большой план сработает.

— Не вижу как.

— Сейчас я тебе покажу. — Она взяла сумочку и вышла из комнаты. Внезапно зажегся свет. Он услышал шум воды. Оскар вдруг сообразил, что совсем забыл о цели своего визита. О Хью. Хью и его лагерь гаитянских беженцев. Он был абсолютно уверен, что Хью, увлекшись нейронаукой как Следующей Большой Вещью, сделал что-то ужасное. Оскар догадывался, что все это имело какое-то отношение к работе Греты. Сама Грета абсолютно не интересовалась практическим применением того, что делала. Она не выносила интеллектуальных ограничений, связанных с необходимостью заботиться об этом. Она не хотела наблюдать за бесконечными политическими дрязгами и думать о моральных последствиях научных исследований. Ей это надоело, поскольку не имело никакого отношения к науке. В реакции общества больше не было смысла. Поток инноваций сорвался с тормозов. Что могло случиться с учеными в этом новом мире? Что, черт возьми, должно быть сделано для них?

Она вошла в комнату. В ванной она успела сделать макияж, ее лицо было раскрашено, как у индейца, ступившего на тропу войны.

Он был ошеломлен.

— Это не мое изобретение. Посоветовала твой консультант по имиджу. Я должна была так выйти на прием, но в последний момент смыла краску, потому что мне показалось, я выгляжу просто смешно.

— Ох, напрасно! — он удивленно рассмеялся. — Это красиво. И очень стильно! Поразительно! Это ломает все рамки! Я просто не верю своим глазам!

— Ты всего лишь видишь тридцатишестилетнюю еврейку, которая вырядилась, как спятившее ископаемое.

— О нет! Весь эффект построен на том, что ты — Грета Пеннингер, нобелевский лауреат, — вот в чем соль. Ты директор Государственной лаборатории, но в раскраске членов городской герильи. — Он прикусил губу. — Повернись-ка. Дай я посмотрю.

Она расставила руки и закружилась по комнате.

— Тебе нравится, да? Я догадываюсь, что это, возможно, не так уж и плохо. Во всяком случае, я выгляжу не хуже Президента.

— Грета… — Он откашлялся. — Ты не поняла, насколько хорошо ты выглядишь. Это сильно действует на меня. Я весь вспотел и горю.

Она посмотрела на него с искренним изумлением.

— Ух, надо же! Говорила же мне мамочка, что хороший макияж всегда привлекает мужчин.

— Послушай, сбрось-ка этот лабораторный халат… Нет, лучше просто сними блузку.

— Подожди минутку! Опусти руки.

— Ты помнишь, когда это было последний раз? Уже прошла целая вечность с тех пор. Я даже не могу припомнить когда.

— Хорошо. Позже! В кровати! И когда твое лицо будет другого цвета!

Он приложил руку к щеке. Щека горела. Удивленный, он дотронулся до своего уха. Уши были сухие и горячие.

— Ух! — пробормотал он. — Я просто не, в силах устоять.

— Это все макияж, — сказала она.

— Нет, не только. Теперь я понимаю, почему Донна осталась здесь, почему она говорила, что здесь становится все интересней. Эта женщина — маленький гений. Тут не просто забота о внешности. Это такая же, правда, как и то, что клятва целомудрия и монашество — только слова и черная одежда. Конечно, это лишь символ, но он перемещает тебя в другую моральную вселенную.

— Нет, Оскар. Я думаю, ты несколько увлекся.

— Это будет работать. Мы нашли способ, как убежать из коробки, и собираемся вылезть из ящика и пойти войной на врага. Слушай. Я должен съездить в Луизиану.

— Что? Зачем?

— Штат Луизиана действительно работает на нас. Мы продолжим триумфальный тур по штату. Мы заставили Хью и Модераторов обороняться. Мы вольемся туда целой вереницей лимузинов, с максимальным освещением в печати. Мы наймем автобусы кампании, мы устроим тур. Получим грузовики и вертолеты. Это будет романтично. Мы дадим скандальное, дразнящее интервью. Ты станешь сексуальной звездой науки. Мы изготовим плакаты, футболки, наклейки на бамперы с твоим изображением. Мы будем строить коллаборатории везде, где окажемся. У меня есть масса замечательных проектов от Бамбакиаса, которые мы можем использовать. Мы проведем Марди-Гра в Батон Руж. Мы будем пикетировать администрацию штата. Мы отловим Хью прямо в его логове. Мы сотрем его в порошок.

— Оскар, у тебя что, приступ логореи?

— У меня?

— Мы не можем ехать в Луизиану. Это слишком опасно. Мы не можем оставить Коллаборатории. У нас чрезвычайная ситуация. Люди боятся, они и так покидают нас каждый день.

— Нужно больше людей.

— Мы можем привлечь хоть всех Модераторов, но где мы их разместим?

— Надо расширить Лабораторию. Занять Буну.

— Ты меня пугаешь, когда так говоришь! Он понизил голос:

— Я?

— Немного. — Ее лицо вспыхнуло под боевой раскраской.

Его сердце колотилось, как при артобстреле. Он сделал несколько глубоких вздохов.

— Любимая, я поеду в Луизиану с секретной миссией. Думаю, это может оказаться ключом к решению всех проблем, но я могу и не вернуться. Это, может быть, последняя встреча в нашей жизни. Я знаю, что расстроил тебя. Я знаю, что я не сделал того, чего ты ожидала от меня. Возможно, я уже никогда больше не увижу тебя, но я уезжаю со счастливым сердцем. Я хочу помнить тебя вот такую всегда. Ты настолько дорога мне, что я не могу это даже выразить. Ты какое-то блестящее, сияющее существо.

Она положила руку себе на лоб.

— 0 мой бог! Просто не понимаю, что со мной делается, когда ты вот такой и так убедительно говоришь. Ладно, не возражаю, иди ко мне, снимай одежду. Здесь, во всяком случае, нам хватит места.